Брошенная в бездну - [92]
За последние недели своей холостяцкой жизни Нихат-бей побывал уже не в одном баре и казино. Он подумал, что ничего не изменится, если к длинному списку этих заведений прибавится кабачок «Под башмаком у жены».
– Что ж, я готов!
Солнце уже опустилось в тихую гладь моря, горы затянуло синей вуалью, но было ещё душно.
На главной улице, по обеим сторонам которой возвышались новые здания, Нихат остановился.
– Прошло уже пятнадцать лет, как я приехал сюда, а кажется, что это было только вчера. В то время город мало чем отличался от большого посёлка. А сейчас?
– То ли ещё будет через пятнадцать лет!
– Да, в самом деле, жизнь несётся вперёд, как горная река!
– А мы в этом потоке не более как щепки…
Нихат рассмеялся:
– Дубовые или грабовые?
– Какие угодно, но всё-таки щепки!
Зажглись уличные фонари. Но по мере того как они приближались к кабачку «Под башмаком у жены», света становилось всё меньше.
Увидев в дверях знакомого посетителя, хозяйка вышла из-за стойки.
– Входите, входите, бей-эфенди, добро пожаловать!
Лицо второго гостя показалось ей тоже знакомым. Где она видела этого человека? Когда, при каких обстоятельствах?.. «Ах, да зачем ломать голову», – подумала Наджие и крикнула гарсону, стоявшему возле стойки:
– Ахмет, отодвинь-ка столик вон в тот угол! А ну, живо!
Длиннорукий, нескладный детина, напоминавший чем-то артиллерийского битюга, выпучил на важных посетителей глаза и не двигался с места.
– Да что ты стоишь, словно пень! – заорала хозяйка кабачка.
Гарсон наконец зашевелился. Оглянувшись вокруг, он выбрал свободный столик и, легко подняв его, понёс в дальний угол. Затем накрыл столик белой бумагой и пододвинул гостям табуреты.
– Пожалуйте, пожалуйте, господа, – суетилась Наджие. – Вы уж извините меня за бедность, плохи у нас дела, совсем плохи. Всё надеюсь, вот-вот поправятся, ан нет, не выходит. Ещё когда здравствовал мой муж, было всё-таки легче. А сейчас прямо с ног валюсь. Надо бы всё здесь устроить по-другому, да где там…
Нихат-бей смотрел на хозяйку кабачка. Трудно было узнать в ней прежнюю Наджие, служившую в доме Мазхара. Совсем высохла, лицо избороздили морщины, ему даже показалось, что она стала немного выше ростом.
– Когда умер твой муж? – спросил Нихат-бей.
«Где я слышала этот голос?» – снова подумала Наджие и пристально посмотрела на гостя.
– Я тебя давно знаю, – засмеялся Нихат. – Да, лет пятнадцать, пожалуй.
На морщинистом лице Наджие появилось подобие улыбки.
– Вы говорите, пятнадцать лет?
– Так и не вспомнила?
– Память совсем отшибло, – вздохнула Наджие.
– А помнишь ты адвоката Мазхар-бея?
– Да! – Она вздрогнула. – И помню, как он погиб, – автомобиль свалился в пропасть.
– Так вот, дорогая, я его друг – адвокат Нихат.
В тусклых глазах Наджие заблестели слёзы.
– Значит, вы и есть адвокат Нихат-бей? А я как увидела вас, сразу подумала: этот господин мне знаком! Эх, сколько времени прошло с тех пор, сколько воды утекло! – Наджие вздохнула. – Как вы поживаете, бей-эфенди, как чувствует себя ханым-эфенди?
– Хорошо.
– А вы знали первую жену Мазхар-бея?
– Назан?
– В газетах писали, что она была арестована – делала фальшивые деньги. А что с ней стало потом, не знаю. Вы что-нибудь слыхали о ней?
Нихат не счёл нужным посвящать хозяйку кабачка в печальные подробности. Ведь Назан была матерью его будущего зятя… Да и сам он толком не знал, где она теперь и что с ней стало. Ему было лишь известно, что на десятом году заключения Назан выпустили из тюрьмы по амнистии…
– Что будем пить? – спросил он коллегу, желая переменить тему разговора.
– Хозяйка сама знает.
Наджие заковыляла на своих тоненьких ножках к стойке и вскоре возвратилась с бутылкой красного вина.
– А куда девалась девица из бара?
– Она вышла замуж.
– Ого! Недаром говорится: «Отрава не лечит, а шлюха не помнит».
– Так что же, по-твоему, ей оставалось делать? Не ложиться же в могилу вместе с Мазхаром?
– Погодите, а куда делся Халдун?
– Он учится в университете, скоро станет доктором.
– Доктором? – вытаращила глаза Наджие. – О-о-о! Слава аллаху!
Нихату уже начал надоедать этот разговор. Он стал смотреть по сторонам. Кое-где на грязных стенах болтались дешёвенькие олеографии, которые много лет назад Рыза повесил своими руками. Они выцвели и потемнели. Столы, табуреты, стойка – всё было старым и ветхим. У стойки толпились завсегдатаи. Это были строители – их легко было узнать по одежде, перепачканной известью и краской; заводской люд в синих комбинезонах; мелкие крикливые чиновники; какие-то забулдыги в широченных брюках клеш, немилосердно коверкавшие слова.
Казалось просто невероятным, что такое запущенное питейное заведение ещё сохранялось в городе. В новых кварталах давно открылись современные увеселительные заведения. Их было даже слишком много для такого города. Однако немало людей предпочитали этот убогий кабачок. Пожилым он напоминал о былых днях, а любителей богемы влекла сюда старина.
Когда Нихат-бей и его приятель принялись за вторую бутылку, в кабачке было уже полным-полно. Он гудел, словно улей. Несколько человек собрались вокруг грубо намалёванной картины и затеяли громкий спор.
