Броня генетической памяти - [45]

По семейному русскому закону сын, женясь, обязывался жить с родителями, а дочь непременно уходила в родню мужа. Исключение составляли семьи, в которых не было сыновей. Тогда в дом принимали зятя-работника, не без насмешки называемого на деревне примаком, влазнем, привальнем. Жизнь за сыном почиталась доброй, жизнь за зятем в дому – ненадежной и зыбкой: «С сыном бранись – на печь ложись, с зятем бранись – за скобку держись», «Сынок – свой горбок, зятек – покупной щеголек».

Еще меньше прав было в семье у невестки, и если жена старшего сына признавалась главной помощницей большухи – хозяйки дома, то младшие снохи всегда оставались бесправны и безгласны. Их удел – без продыху работа, задаваемая свекровью: «Чай устала, невестушка, моловши? отдохни – потолки!». Когда же свекровь обижала невестку, то сын не имел права за нее вступиться. Не зря говорилось, что «невестка – госпожа над курами да льном». Беспрекословное повиновение служило законом семейного права на Руси. Здесь царствовало безусловное, безропотное покорство младших членов семьи старшим, а также послушание жен – мужьям, детей – родителям.

Наибольший вес в крестьянской семье после большака-отца имел старший сын. Он помогал отцу во всех хозяйственных делах, ездил на ярмарку продавать хлеб, закупал товары. Отец выдавал старшему сыну семейные деньги, за которые сын обязательно отчитывался перед отцом. В трехпоколенной семье почти все деньги считались общими, семейными, это средства от продажи выращенного хлеба, их тратили на семейный обиход и хозяйство. В то же время сыновья и невестки могли иметь деньги личные. Зарабатывали их в основном жены. Выращенный ими, обработанный, напряденный лен и вытканная из льна ткань считались законным имуществом женщин. Каждая невестка за зиму наготавливала от семидесяти до ста аршин холста. Если пересчитать на метры, с учетом того, что в аршине 71 сантиметр, примерная длина руки взрослого человека, то русская крестьянка-ткачиха наготавливала в среднем до пятидесяти метров льняной ткани в год, из которой обшивала своих детей, мужа, а излишки продавала, как правило, вкладывая деньги в семейную копилку. Большуха пряла и ткала на свою семью – на мужа и неженатых-незамужних детей. Невестки обшивали собственных мужей и детей.

Признавая невестку даровой работницей, семейное народное право оставляло ее собственность неприкосновенной. Приданое невестки принадлежало только ей и переходило по наследству только к дочерям. Вот откуда у внучек по материнской линии в сундуках старинные бабушкины наряды. Если невестка умирала, не оставив дочерей, то ее имущество доставалось матери или сестрам. Этот непреложный закон делал русскую женщину самостоятельной в распоряжении своим имуществом, но предписывал девушке с малолетства неустанно трудиться, чтобы изготовить себе приданое. Вот почему незамужних дочерей в родительской семье не загружали сполна домашней работой, ведь им предстояло готовить себе приданое, зарабатывать на него, нанявшись на поденщину или в няньки, а еще вырастить, напрясть, наткать, нашить свое неприкосновенное имущество – постели, полотенца, скатерти, рубахи, поневы и сарафаны.

«Алтарем», вокруг которого священнодействовала хозяйка дома, служила дежа, или квашня, к которой невесткам и незамужним дочерям запрещалось даже прикасаться. дежа – настоящее святилище крестьянской семьи. В особой кадке, а исконно в выдолбленной дуплянке заквашивали хлебное тесто. Само слово дежа происходит от глагола деть/девать, то есть прятать от чужих глаз. Закваска и брожение теста как раз и проходило в тихом и теплом месте, без постороннего догляда. Считалось, если шуметь и греметь в доме, покуда бродит тесто, оно не взойдет, осядет, хлеб не выйдет пышным. Может быть, именно поэтому традиция предписывает хозяйке ставить хлеб ранним утром, когда в доме все еще спят. Замес теста и его брожение назывались обрядней, что указывает на выпечку хлебов как на особое священнодействие.

Семейное наследственное право значительно отличалось от современных представлений о наследовании имущества. Частной собственности в семье было немного. Лишь женщины владели своим приданым, а остальное принадлежало всей семье. По смерти хозяина – отца семейства – наследство его делилось, причем наследниками считались только сыновья и никогда дочери. Сыновья получали из отцовской собственности равные доли и уже после раздела долей решали, вести им хозяйство вместе или порознь. Символом и жребием раздела служил обычно разрезанный хлеб, словно выражавший мысль о том, что отныне каждый кормится сам по себе. Отголоском наследственного раздела имущества звучит «отрезанный ломоть», и по сей день приложимый к выделившемуся из семьи, самостоятельно живущему сыну. Если же братья после смерти отца решали жить наособицу, то здесь негласные семейные законы предписывали порядок раздела. Старинные документы народного права, такие как «Русская правда», оговаривали безусловное право младшего сына на отцовский дом. Древние обычаи и русские сказки это подтверждают особой привязанностью родителей к младшему любимому сыну, наследнику отчего дома. При этом существовало жесткое требование лишать права на наследство отделившегося сына, если он не поддерживает престарелых родителей.