Бродяга - [4]

— На этот раз вам придется меня накормить, будь вы все прокляты! — громко прорычал он и начал колотить палкой по двери. Никто не отозвался; тогда он забарабанил еще громче, вопя во всю глотку:

— Эй, эй, вы, люди, откройте!

Ни звука в ответ. Он подошел к окну, толкнул раму, и навстречу холодному уличному воздуху вырвался теплый, спертый кухонный воздух, пропахший горячим бульоном, вареным мясом, капустой.

Плотник перемахнул через подоконник в кухню. Стол был накрыт на два прибора. Хозяева, надо полагать, отправились к обедне и оставили на плите праздничный обед — отличную говядину в наваристом овощном супе.

На полке меж двух бутылок, по виду нетронутых, лежал свежий хлеб.

Первым делом Рандель накинулся на хлеб; отламывая куски с таким ожесточением, точно душил врага, он жадно запихивал в рот, глотал, не прожевав. Но запах мяса потянул его к плите, он снял крышку с кастрюли, сунул внутрь вилку и вытащил большой кусок говядины, обвязанный веревочкой. На ту же тарелку он с верхом наложил капусты, моркови, луку, поставил ее на стол, уселся, разрезал мясо на четыре части и пообедал как у себя дома. Почти доев говядину и наполовину расправившись с овощами, он захотел пить и пошел за бутылкой.

Налив себе в стакан, он, еще не попробовав, понял, что это водка. Ну что ж, она согреет ему утробу, разожжет кровь, плохо ли после того, как человек намерзся? Он выпил.

И впрямь, ощущение с отвычки было такое приятное, что он тут же снова налил полный стакан и в два глотка осушил. И сразу Ранделю стало до того весело и радостно, точно вместе с хмельным ему в нутро попала изрядная доля счастья.

И опять он взялся за еду, но уже без спешки, размачивал хлеб в бульоне, потом старательно пережевывал. Теперь все тело у него пылало, особенно горел лоб, а в голове стучали молотки.

Но тут где-то вдали раздался колокольный звон — это кончилась служба. И даже не страх, а инстинкт, тот самый инстинкт самосохранения, который в минуту опасности становится лучшим советчиком и поводырем всех живых существ, заставил плотника вскочить на ноги. Он сунул недоеденный хлеб в один карман, бутылку водки — в другой, крадучись подошел к окну и оглядел дорогу.

Дорога была еще безлюдна. Он выбрался на нее, но на этот раз свернул с большака на тропку, которая по полю вела к лесу, только что им замеченному.

Рандель был доволен собой и весел, чувствовал такой прилив сил, бодрости, легкости, что перепрыгивал, сомкнув ноги, через полевые ограды.

Добравшись до тени, он вытащил бутылку из кармана и на ходу начал снова тянуть водку, почти не переводя дыхания. И тут мысли его смешались, глаза помутнели, ноги стали как резиновые.

Он запел старинную народную песню:

Ох, как же это весело,

Как же это весело

По ягоды ходить!

Теперь, ступая по толстой мшистой подстилке, влажной и свежей, чувствуя под ногами этот мягкий ковер, он, как ребенок, испытывал неодолимую потребность дурачиться, кувыркаться.

Разбежавшись, он и впрямь перекувырнулся, раз, другой. Вставая на ноги, сызнова затягивал:

Ох, как же это весело,

Как же это весело

По ягоды ходить!

Вне запно он вышел к ложбине и внизу, на дороге, проложенной по ее дну, увидел молодую рослую женщину, должно быть, батрачку: она возвращалась в деревню, неся на большом бочечном обруче, висящем на плечах, два ведра молока, которые придерживала руками.

Пригнувшись, он следил за каждым ее движением, глаза у него горели, как у пса при виде перепелки.

Заметив его, она подняла голову и смеясь крикнула:

— Это вы так распелись?

Не отвечая, он прыгнул на дорогу с откоса футов в шесть высотой, не меньше.

— Господи, как вы меня напугали! — вскричала она, неожиданно увидев его перед собой.

Но он ничего не слышал, он был пьян, слепо одержим потребностью еще более лютой, чем голод, распален хмелем и непреоборимой яростью, потому что два месяца был лишен всего, а теперь напился — молодой мужчина с горячей кровью, со всеми вожделениями, которыми природа наделяет плоть здорового самца.

Глянув на его протянутые руки, на выражение лица, глаз, полуоткрытого рта, девушка в страхе попятилась.

Он схватил ее за плечи и молча повалил на землю.

Ведра, гремя, поливая молоком дорогу, упали и покатились в разные стороны, она закричала, потом поняла, что в этом безлюдье все равно никто не придет на помощь, к тому же молодчик покамест не покушается на ее жизнь, и благоразумно решила сдаться, даже не очень возмущенная — парень он был дюжий, хотя слишком уж груб.

Но стоило ей встать на ноги, как мысль о пролитом молоке привела ее в такое неистовство, что, сорвав сабо с ноги, она теперь, в свою очередь, набросилась на него, готовая проломить ему башку, если он не возместит убытка.

А он, не поняв причины этого внезапного нападения, немного протрезвев, в растерянности и ужасе от содеянного, бросился бежать со всех ног, и вслед ему летели камни, иногда с силой ударяя в спину.

Плотник бежал долго, очень долго, пока его не одолела безмерная усталость. Ноги подкосились, мысли спутались, в голове не осталось ни воспоминаний, ни способности соображать.

Он свалился на землю под каким-то деревом.

Через пять минут он уже спал мертвым сном.