Бриллиантовый маятник - [23]

Черняк подошел к указанному мужчине, сказал, что, дескать, надо поговорить, и они поднялись в квартиру N8. Про себя Черняк отметил, что ссора во дворе с появлением Анисима как — то сразу свернулась и пошла на убыль.

С этим свидетелем, Константиновым, Черняку опять повезло. Это был плотник, мастер по остеклению фасадов, работал по соседству, а ночевал всегда дома. Семён провел полицейского на кухню, выходящую единственным окном во двор, и на вопрос «не видел ли он Мироновича вечером в субботу, 27–го, или в ночь с субботы на воскресенье?», рассказал следующее:

— Ночью я проснулся (вообще — то я обычно крепко сплю) оттого, что меня разбудил кот, поганец. У меня в кухне мыши водятся, так он их ловит по ночам, что сказать? дело обычное… А в ночь с субботы на воскресенье, мерзавец, свалил ушат. Ну, тот и загремел. Звук был такой, словно весь мой железный инструмент вместе с коробом на кусочки разлетелся. И это ночью — то, в тишине! Я проснулся, конечно, подскочил, пошёл на кухню посмотреть. Глянул в окно (а у меня как раз за окном ледник), смотрю, а возле ледника шарабан стоит.

Черняк, стараясь не показать внезапно накатившего волнения, неспеша подошёл к окну, выглянул во двор. Действительно, прямо под окошком выглядывал скат крыши ледника — холодного подвала, где обычно хранят продукты.

— Какой шарабан? — спросил Черняк внезапно осипшим голосом.

— Обычный, одноосный. Запряженный в одну лошадь.

— Понятно… Как думаешь, Семён, чей это был шарабан?

— На этом месте всегда только Миронович свой возок оставляет, — ответил плотник. — Как — то раз, помню, скандал вышел из — за того, что уголь привезли и телегу сюда поставили, а Миронович приехал — место его занято. И ну, давай шуметь!..

— А в котором часу это было?

— Не знаю. Часов у меня нетути.

— А этот шарабан, тот, что ночью стоял, именно мироновичёв был?

— Вот уж не знаю. Не ловите меня на слове, Ваше благородие. Но скажу, что очень похож. Я когда увидел, подумал — надо же, и какая нелегкая принесла Мироновича ночью?

— А кто и когда уехал на этом шарабане, видел?

— Нет. Я воды попил, кота сапогом шваркнул и спать пошел. Это все, уж извиняйте.

Но и этого было немало. Черняк, по — настоящему возликовавший от всего услышанного, не стал продолжать обход дома и помчался с докладом прямиком в полицейскую часть.

Между тем помощник пристава Филофей Кузьмич Дронов отыскал портного Гершовича. Портной с такой фамилией проживал в доме N61 по Невскому проспекту, разумеется, не в парадном подъезде, а по лестнице, ведущей из двора — колодца, похожего на двор дома N57. Только двор этот был еще более тесный, стены еще более закопченые, а в дальнем углу возвышалась куча слежавшейся, утрамбованной детскими ногами золы. Зимой дети устраивали на этой куче импровизированную горку, а сейчас она бесхозным мусором занимала часть и без того тесного пространства двора. Окна квартиры Гершовича выходили как раз на эту непривлекательную «горку».

Собственно, это была одновременно и квартира, в которой обитало многочисленное шумное семейство портного, и мастерская, где он шил и принимал клиентов. Приход полицейского нарушил процедуру примерки пиджачной пары для молодого приказчика. Гершович, пожилого вида еврей, с всклокоченными волосами, давно позабывшими расчёску, в фартуке и нарукавнике, утыканном булавками, выглянул из — за ширмы с недовольным лицом, но, увидев синий полицейский мундир, тут же осклабился: «Сей минут, сей минут, господин полицейский!..» Действительно, не прошло и минуты, как Гершович стоял навытяжку перед Дроновым и со всевозможным почтением отвечал на вопросы помощника пристава. Это почтение выглядело неискренним, раздражающе — нарочитым; Дронову были хорошо понятны и эта слащавость, и искательность во взгляде, и услужливая суетливость. «Не иначе, как промышляет чем — то незаконным, наверное, из безакцизного сукна шьет», — подумал полицейский.

— Да, действительно, господин полицейский, вечером в субботу я встретил случайно Мироновича на Невском у Аничкова моста, — признал Гершович.

— Во сколько это было и куда Вы направлялись?

— Это было….м — м — м… — портной задумался, — примерно в полдесятого, то есть в 21.30, значит. Шёл я к себе, по левой стороне Невского, то есть по нечетной, да, от Аничкова моста. Гляжу — Иван Иваныч стоит на тротуаре. Он меня увидел и говорит: «Вы, Сруль Маркович, домой? Нам по пути.» И мы с ним пошли.

— А у какого дома вы с ним встретились?

— Должно быть, это был 51–й дом, там магазина открыток.

— Ясно, — кивнул Дронов, — О чём разговаривали с Мироновичем?

— Ну дак он шьет у меня, — Гершович запнулся, — пиджак. Говорит — поторопись, Сруль Маркович, мне надо скорее. А я что? — я еврей — закройщик и портной, а не волшебник! Я говорю Ивану Ивановичу: Иван Иванович, примерить надо, а вам все недосуг заскочить ко мне. А мне недосуг дошить… Разве можно сшить без примерки? А господин Миронович мне говорит: завтра сам зайди ко мне до обеда… А мне что? Я зайду, Сруль Маркович не гордый. Просто накину пятьдесят копеек за работу и зайду.

— А Миронович ничего не говорил о своих планах на вечер? — прервал словесный поток Дронов.