Бриллиант раджи - [8]

Между тем мистер Рэберн разделил драгоценности на две приблизительно равные части, одну из них придвинул к себе и сказал:

— Все на свете оплачивается, это уж так установлено. Вы должны знать, мистер Гартлей, если вас действительно так зовут, что я человек сговорчивый и добродушный. Я бы эти камешки мог все взять себе, и посмотрел бы я, как бы вы посмели сказать хоть одно слово, но я не желаю стричь вас совершенно догола… Вот здесь две равные кучки. Одну берите вы себе, а другую возьму я. Согласны вы на такой раздел, мистер Гартлей? Говорите же. Я не такой человек, чтобы стал спорить из-за одной какой-нибудь брошки.

— Сэр, я совершенно не могу принять вашего предложения, — отвечал Гарри. — Эти драгоценности не мои, я не могу делиться ими ни с кем и ни в какой пропорции.

— Ваши они или нет, можете вы ими делиться или нет — это меня не касается, — возразил Рэберн. — Я просто жалею вас, иначе бы отвел вас преспокойно в полицию. Подумайте, какой позор. Какая тень на ваших родителей! Потом — суд и, может быть, ссылка.

Он взял Гарри за руку около кисти, где пульс.

— Я тут ничем не могу помочь, — плакался Гарри. — Но это не моя вина. Вы сами не хотите отправиться со мной на Итонскую площадь.

— Не хочу, это верно, — отвечал садовник. — И я намерен поделить с вами эти вещицы.

Он с силой вывернул руку несчастного юноши. Гарри не мог удержаться от крика. На лбу у него выступил пот. Боль и страх, может быть, возбудили в нем сообразительность. Он уяснил себе, что теперь ему ничего не остается, как уступить разбойнику, а потом можно будет, при более благоприятных обстоятельствах и очистив самого себя от подозрений, вернуться в дом и заставить его вернуть награбленное.

— Я принимаю, — сказал он.

— То-то, агнец вы этакий! — издевался садовник. — Я знал, что вы в конце концов поймете свою выгоду. Картонку эту я сожгу в печке, потому что ее многие видели и могут узнать, а свои вещи вы можете положить к себе в карманы.

Гарри повиновался, а Рэберн хищными глазами следил за его действиями и временами хватал то ту, то другую вещь из его доли и прикладывал к своей кучке.

Когда дело было сделано, оба они направились к входной двери. Рэберн осторожно ее отворил и выглянул на улицу. На ней не видно было прохожих. Тогда он вдруг схватил Гарри сзади за шею, пригнул его голову к земле так, что он мог видеть только мостовую и ступени подъездов у домов, и протащил его по улице минуты полторы. Гарри сосчитал три угла, когда, наконец, грубый озорник выпустил его и, дав ему хорошего пинка ногою, крикнул:

— Теперь убирайтесь!

Когда Гарри поднялся, наполовину оглушенный и с окровавленным носом, мистер Рэберн уже исчез. От боли и горя бедный молодой человек залился слезами и стоял, рыдая, посреди мостовой.

Когда он немного успокоился, он принялся читать надписи с названиями улиц, на перекрестке которых его бросил садовник. Он находился в очень глухой части западного Лондона, среди дач и больших садов. В одном окне он заметил несколько лиц, которые были, несомненно, свидетелями его злоключения. Почти сейчас же вслед затем из дома выбежала горничная и предложила ему стакан воды.

— Бедненький! — сказала она. — Как с вами гадко поступили! Ваши колени все в ссадинах, ваше платье изорвано в клочки! Вы знаете, кто этот негодяй, который с вами так поступил?

— Знаю, и он за это ответит! — воскликнул Гарри, выпив воды и немного освежившись. — Я сейчас побегу обратно к нему в дом и…

— Вы лучше к нам в дом войдите и оправьтесь, — сказала горничная. — Вам нужно умыться и почиститься. Не бойтесь, барыня будет вам очень рада. Сейчас я подниму вашу шляпу… Боже мой! — вскрикнула она. — Вы по всей улице бриллианты рассыпали!

Действительно, добрая половина бриллиантов из той доли, которая уцелела от грабежа, совершенного Рэберном, высыпалась из карманов у Гарри при его падении и теперь сверкала на мостовой. Он благодарил судьбу, что у горничной оказалось такое острое зрение. «Могло случиться гораздо хуже», — думал он, — «вот уж именно нет худа без добра». Он наклонился, чтобы подобрать бриллианты, как вдруг какой-то оборванец сделал быстрый прыжок, повалил на землю Гарри и горничную, схватил с мостовой две горсти бриллиантов и с изумительной быстротой пустился бежать по улице.

Гарри погнался за негодяем, крича: «вор! вор!», но тот оказался очень проворным и, должно быть, хорошо знал местность, — потому что через некоторое время совершенно скрылся из глаз.

Гарри в полном унынии вернулся к месту своего несчастья, где его встретила горничная и добросовестно подала ему шляпу и оставшиеся бриллианты, которые она подобрала с мостовой. Гарри поблагодарил ее от всего сердца и, так как ему теперь было уже не до экономии, побежал на ближайшую извозчичью биржу, где взял кэб и поехал на Итонскую площадь.

В доме, когда он приехал, царило какое-то смущение. Можно было подумать, что случилась катастрофа. Лакеи толпились на галерее и при виде оборванного секретаря не могли, а может быть даже и не старались, удержаться от смеха. Он прошел мимо них с достоинством, на какое только был способен, и направился прямо в будуар. Когда он отворил туда дверь, его глазам представилось удивительное и даже грозное зрелище. Он увидал генерала, генеральшу и Чарли Пендрагона, составивших тесную группу и рассуждавших о каком-то, по-видимому, очень важном деле. Гарри сразу догадался, что генералу сделано было полное признание в неудавшемся покушении на его карман, и что теперь все трое соединились вместе ввиду общей опасности.