Бриллиант Кон-и-Гута. Бессмертные Карлики - [41]

Его тренер трясся той мелкой дрожью, которая вызывается неожиданным испугом. Он вел себя, как помешавшаяся мать.

— Почему он медлит? Теперь нет почти никаких шансов! В новом раунде он упадет от простого толчка. На кого он похож?!

Между тем Голоо чувствовал, что он утомлен.

Хотя ему удалось нанести Брене перед самым концом раунда удар в нижнюю челюсть, от которого тот зашатался и потерял свой ритм, но он понимал, что срок пропущен для знаменитого тройного удара его тренера и что ему, ослабевшему, с мускулами, дрожащими от гнева, боли и усталости, этого удара не нанести.

Его спас гонг.

От француза не ускользнуло состояние Голоо. Оно было, впрочем, заметно для всех зрителей.

Эрна, не знакомая с этим видом спорта, присутствуя первый раз на матче, с ужасом думала, что Голоо будет убит. Вся ее жалость была направлена на него, хотя ее глаз, как и глаз всякого другого, мог увидеть, что и фаворит Луи Брене был в тяжелом положении. С его лба капала кровь, одна щека сине-багрового цвета вздулась и почти закрыла рот. Его тренер мягкой перчаткой вытирал пот, обильно с него струившийся.

Она приподнялась с своего сиденья и, стоя как раз за спиной хана рокандского, всем своим существом посылала привет и ласку погибающему Голоо.

Он сидел, опустив голову, собираясь с мыслями…

— Очевидно, он разбит!

Последний раунд… Истомленное тело нестерпимо болит…

Ноги еще в порядке, но выдержат ли они последнюю схватку?

Но все же надо попробовать нанести этот великолепный удар, который он так долго изучал.

— Малыш! — шепчет ему старый тренер, губы его дрожат, — малыш, возьми себя в руки! Соберись с духом… Будь повеселей, черт возьми! Смотри, вон твоя девочка шлет тебе поцелуи!

Голоо выпрямился, как выпрямляется спущенная стальная пружина. И глаза его вмиг поймали то, чего он жаждал больше, чем победы над своим чудовищным противником. Юное сердце дикаря затрепетало от радости и счастья. Он чуть было не вскочил, едва удержанный за плечо тренером…

— Мисс Энесли!

Да, это она, его бледная, милая, белая красавица, смотрит на него, и слезы блестят на ее глазах…

Ах, сегодня день ее слез! Вся трепеща от жалости, она машинально своей крохотной ручкой посылала приветственные знаки в сторону Голоо. И он забыл все: то, что перед ним грозный противник, — то, что он открыт глазам тысячной толпы, — то, что эта девушка, такая близкая и вместе с тем такая далекая — случайный гость сегодняшнего дня в его жизни.

Он вскочил с места, оттолкнул тренера и, бросившись к веревке, натянутой на парапете, перегнулся через нее.

Луи Брене с изумлением смотрел на человека, который вел себя так странно.

Хан рокандский поправил стеклышко в своем глазу и заметил своему соседу, репортеру «Таймса»:

— Финал будет, кажется, интересным. Голоо, несомненно, сошел с ума!

Голоо действительно сошел с ума, но не от ударов яростного француза, а от счастья.

Он не слышал зазвучавшего гонга, и распорядитель долго тряс его за руку, прежде чем Голоо опомнился.

О, счастье! Он больше не чувствовал утомления. Что вернуло ему силы? Глаза девушки? Окрепший и свежий, словно после хорошего крепкого сна, он медленно направился к своему месту.

— Последний раунд!

Окрик распорядителя заставил его овладеть собою.

Он встал в позицию.

По лицу Луи Брене было видно, что он решил положить конец схватке. Некоторое время Голоо стоял посредине арены без прикрытия, давая возможность французу вертеться вокруг него. У последнего все еще текла кровь из разбитого подбородка и раны под левой бровью, которую вместе с кожей снял с его лица могучий кулак негра.

Голоо ждал… Считая Голоо утомленным и этим объясняя его спокойствие, Брене бросился на него с рядом последовательных ударов, мастерски нанесенных. В один прием шесть страшных толчков, попеременно обоими руками — четыре в область живота и два в область подбородка — последовали с такой быстротой, что были нанесены полностью, прежде чем тело Голоо успело рухнуть на ковер.

Зрители приподнялись со своих мест и, тесня друг друга, впивались взглядами в распростертое тело. У ног француза лежал негр, вытянувшись во весь исполинский рост. Но этот негр был англичанин.

У ринга кричали и плакали… Дамы подымали вверх руки, словно в экстазе.

Прерывающий голос отсчитывал:

— Раз, два, три…

Голоо лежал.

— Четыре, пять, шесть…

Голоо лежал.

— Семь, восемь…

Голоо лежал с открытыми глазами, навзничь. Сердце его пело. Он не чувствовал боли, разве только нестерпимо ныл вывихнутый палец…

Он лежал умышленно: он отдыхал.

При счете девять он внезапно вскочил на ноги, обнажая улыбкой ряд своих крепких белых зубов.

Это было так неожиданно, что затрепетали самые хладнокровные.

И вот произошло то, чего уже никто больше не ждал.

Наступил печальный конец всякого состязания.

Луи Брене, уверенный в победе, подходил к Голоо с вытянутой правой рукой, готовясь, очевидно, левой сразить противника окончательно.

Наступила секунда, когда все замерли.

Голоо перестал улыбаться. И вдруг с быстротой, превосходящей всякое вероятие, он нанес три удара французу, которые слились в представлении зрителей в один. Удар в сердце, в подбородок и боковой — в левую часть щеки.