Бриллиант Кон-и-Гута - [26]

Фон Вегерт напряженно слушал китайца со все возрастающим изумлением.

— В этой области — открытий и изобретений, — чрезвычайно много поучительного. На это обращали внимание еще Мармери и Омелянский. Но вы, по-видимому, умышленно умолчали о ряде фактов. Конечно, они были бы трудны для понимания вашего молодого собеседника! Так, например… Впрочем, может быть, вы более не расположены вести беседу на эту тему и предпочитаете, чтобы я замолчал? — внезапно сказал Ли-Чан, наклонившись к фон Вегерту.

Тот, откинувшись на спинку кресла, покачал головой в знак отрицания.

— Чем больше он выскажется, тем лучше, — подумал ученый.

— Очень вам благодарен, господин профессор, за желание побеседовать со мной. Мне известно положение, которое вы занимаете в науке. Поверьте, я чрезвычайно ценю разговор с вами, мне очень лестно, что вы не отказываете мне в нем! Тем приятнее мне доставить вам сейчас хотя некоторое облегчение…

С этими словами Ли-Чан ловким движением высвободил правую руку фон Вегерта из-под повязки и положил на его колени блокнот и карандаш.

— Таким образом мы сможем беседовать, господин профессор! Ах, господин профессор! Вот вы сказали, что великие идеи следует осмысливать для извлечения из них прикладного знания. Этот принцип и привел вас к мысли об участии в кон-и-гутской экспедиции!.. И теперь в вашем распоряжении… — китаец взглянул на часы, — ровно час тридцать минут для того, чтобы отказаться от этого взгляда…

Фон Вегерт сделал движение.

— Вы успеете еще ответить, сэр, по этому вопросу. Ровно через час тридцать минут я попрошу у вас этого ответа в последний и окончательный раз. А пока позвольте мне восполнить те пропуски, которые, как мне представляется, вы сделали в рассказе об открытиях и изобретениях, как плодов человеческого наблюдения, размышления и случая. Я бы добавил еще — фантазии ученого! Прежде всего вы, мне кажется, недостаточно оттеняете то обстоятельство, что хронологический, так сказать, порядок открытий всегда соответствует их логическому развитию. Словом, природе приходится ставить вопросы в определенном порядке. Согласитесь, что, например, наблюдение Галилея над колебаниями лампады подготовило изобретение точных хронометров, а это, в свою очередь, дало возможность уверенного хождения кораблей в океанах. Без аналитической геометрии не мог бы возникнуть анализ бесконечно малых величин, а открытие Кеплера должно было предшествовать открытию Ньютона. Не правда ли?

Фон Вегерт смотрел на Ли-Чана с выражением такого сильного изумления, что китаец прервал свою речь и, улыбнувшись, спросил:

— Сознайтесь, господин профессор, что вам следует переменить свое мнение о вашем невольном собеседнике: вы принимали меня за бандита, не так ли?

Фон Вегерт утвердительно кивнул головой.

— О, господин профессор! Я только выполняю поручение, очень тяжелое поручение, в силу неизбежной необходимости! — сказал он. — Но продолжу свою мысль.

Я думаю, что только так и объясняются обычные в истории науки случаи, когда теоретические представления давали возможность с большой уверенностью предсказать будущие открытия и когда смелые гипотезы служили путеводной нитью в развитии положительного знания. Ведь Менделеев и Лотар Мейер, устанавливая законы периодичности химических элементов, указали с точностью в своей системе места еще не открытых в их времена элементов с определенными свойствами. Или хотя бы Леверье и Адамс, которые, изучая Уран, определили положение в мировом пространстве Нептуна, впоследствии и оказавшегося в указанном месте! Гамильтон предсказал преломление лучей — коническую рефракцию, Максуель — тождество света и электричества, ваш соотечественник Гофмейстер — существование связи между споровыми и семенными растениями…

Фон Вегерт качнул головой. Осведомленность китайца в разнообразных областях знания сбивала его с толку. Он никак не мог решить, кого он перед собой видит: с одной стороны, Ли-Чан казался опытным профессионалом-грабителем и убийцей, с другой — это был корректный господин с незаурядными мыслительными способностями.

Фон Вегерт решил слушать его дальше, тем более, что Ли-Чан говорил с видимым удовольствием, — словно ему хотелось поделиться своими мыслями с человеком, который его понимал с двух слов.

— Я думаю, — продолжал китаец, — этим же объясняется и то поразительное на первый взгляд обстоятельство, что весьма многие открытия совпадали во времени, как, например, открытия Леверье и Адамса, Менделеева и Лотара Мейера, о которых я только что сказал. Ньютон и Лейбниц одновременно и независимо друг от друга вводят в науку дифференциальное исчисление, Снеллиус и Декарт — законы преломления света, Лобачевский и Гаусс — последнюю аксиому Эвклида о параллельных линиях. Мейер, Гельмгольц и Джоуль — закон сокращения энергии. Шлейден и Шванн — клеточную теорию, Дарвин и Уоллес — теорию естественного отбора, которую они прочитали в Линнеевском обществе в один и тот же день, 1-го июля 1858 года! Вант-Гофф и Ле Бель — учение о пространственном расположении атомов. Когда Кальсте читал во французской Академии наук свой доклад о сжижении газов, президентом была получена депеша из Женевы от Пикте о том же! А сколько ученых должны поделить свою славу первого открытия или изобретения со своими предшественниками, только опоздавшими с оглашением добытых открытий и изобретений! В лабораторных журналах русского ученого Ломоносова можно, говорят, найти несколько первоклассных открытий, впоследствии прославивших не одно имя в Европе! В посмертных рукописях Карно изложены основные принципы закона сохранения энергии Джоуля и Роберта Мейера, среди бумаг Клода Бернара найдена рукопись с экспериментальными доказательствами энзимного характера спиртового брожения, который был установлен затем Эдуардом Бухнером…