Бриллиант Фортуны - [53]

– Мы проговорили о вашем высочестве все время, – объявила вторая фрейлина.

– В самом деле?

«Положительно, – подумала растроганная Александра Михайловна, – этот молодой офицер очень мил, да, да… мне не зря показалось тогда, в Ницце…"

– И о чем же именно вы говорили? – спросила княжна с улыбкой.

Стоит с сожалением признать, что общение с придворными научило Полину лгать без запинки, потому что она ответила, что Алексей очень, очень хотел знать, в каком наряде будет княжна на маскараде, но Полина ни слова ему не сказала.

– И была совершенно права, – ответила княжна и в приподнятом настроении отправилась к себе.

– Наверняка вторая фрейлина солгала вам, ваше высочество, – объявила Варвара Федотовна, едва узнав, о чем говорила с Полиной ее подопечная. – Я спрашивала прислугу, и мне сказали, что эта особа о чем-то шепталась с господином… с моим племянником, и гораздо дольше, нежели допускают приличия. Не иначе, она назначала ему свидание! Меня бы, во всяком случае, это не удивило! Он чрезвычайно видный молодой человек, а вторая фрейлина такая вертихвостка…

– Ах вот оно что! – медленно проговорила княжна.

И когда Полина Степановна спустилась к ужину, она невольно удивилась, заметив, что Александра Михайловна, прежде обращавшаяся с ней приветливо и ровно, на сей раз едва удостаивает ее словом.

Однако Полина была слишком умна, чтобы доверять перепадам настроения приближенных к престолу особ. Не успел ужин кончиться, как княжна уже растаяла, побежденная тонкими шутками и непосредственностью своей второй фрейлины. Но, смеясь, Александра Михайловна не переставала ломать себе голову над вопросом, есть ли что-нибудь между статным офицером и девушкой с незабудковыми глазами. И этот вопрос занимал ее настолько, что в ту ночь она едва смогла заснуть.

* * *

– Мсье Николя с пятого этажа, – сказал Алексей. – Почему вы думаете, что это может быть он?

– Потому что Трибуле зовут Николя, – ответил неутомимый Видок. – И потому что мсье Николя въехал на этой неделе, тогда же, когда некий мсье Трибоде – отметьте, насколько похожи фамилии, – покинул комнату на улице Четырех Ветров.

Был вечер, Париж окутали душистые летние сумерки, и Каверин, которому осточертела их одиссея, еле передвигал ноги. Старый сыщик, напротив, был бодр и свеж как никогда.

– Да, мой мальчик, да, – назидательно промолвил Видок. – Вы думаете, что работа сыщика – приятное дело? Как бы не так! Это тяжелый труд, который требует от человека массы усилий, как умственных, так и физических.

– Быть преступником легче? – не удержался от искушения поддразнить его Алексей. Видок сердито взглянул на него. – Скажите, ведь вам довелось побывать в обеих этих ипостасях!

– Я бы сказал, – ответил старый плут с усмешкой, от которой все его лицо утонуло в сеточке мелких морщин, – что легко быть плохим преступником и плохим сыщиком, но если вы захотите сделаться мастером своего дела – а заниматься чем бы то ни было стоит только ради того, чтобы стать лучшим, – так вот, стать мастером очень и очень нелегко. Чертовски!

Алексей заколебался. Он уже давно хотел задать Видоку еще один вопрос – и наконец решился.

– Скажите, а вы никогда не жалели, что… ну, скажем так, предали своих и переметнулись на другую сторону?

– Предал? – поднял брови Видок. – Друг мой, можно предать родину, любовь, близкого человека, что-то бесконечно важное, но нельзя предать отребье, которое когда-то занималось с тобой одним ремеслом. И вообще, если, к примеру, шляпный мастер бросил шить шляпы и принялся торговать табаком, вы же не станете кричать, что он предал всех шляпных мастеров, верно? Каждый имеет право заниматься тем, к чему у него лежит душа, – если, разумеется, это не ущемляет интересы его ближних.

– А все-таки? – настаивал Алексей. – Вы никогда не жалели, ни разу? Ни единого мгновения в своей жизни?

– И о чем же я мог пожалеть? – с усмешкой спросил Видок. Молодой человек нерешительно пожал плечами.

– Ну, не знаю. О свободе, к примеру.

– Любопытная свобода, – заметил Видок, ухмыляясь, – когда в любой момент можно надолго загреметь в тюрьму или на каторгу. Вы не находите?

– Я не это имел в виду, а… Свободу от всех условностей, свободу жить, как хочется, свободу от общества…

– Боже мой, – развеселился Видок, – да вы романтик, милый мой! Не обижайтесь, но по вашему виду не скажешь… Словом, вы хотите знать, не тоскую ли я об утраченной свободе преступника, который живет какой-то особенной жизнью, свободной от всех условностей. – Он произнес эту длинную фразу, вкусно, по-актерски подчеркивая голосом каждое слово. Алексей не отрываясь смотрел на него. – Ну так вот, зарубите себе на носу: я ни о чем не жалею. Можно родиться в сточной канаве, можно жить в сточной канаве, но если в жизни вы видели хоть что-то, кроме сточной канавы, вы никогда не сможете ее любить и быть к ней привязанным. Я ясно выражаюсь? Дно есть дно, как бы его ни расписывали господа сочинители и какие бы невообразимые добродетели там ни находили. Кроме того, неправда, что на дне можно быть свободным от условностей, – напротив, там столько же ограничений, сколько и в обычном обществе, и даже скажу больше: эти ограничения, как кривое зеркало, повторяют ограничения и условности верхнего, нормального общества. А впрочем, – Видок резко переменил тон, – мы уже пришли! Следуйте за мной и внимательно смотрите под ноги, тут столько мусора навалено, что немудрено свернуть себе шею.