Брик-лейн - [37]

— Благодаря тебе ему не нужно ездить на свалку, — сказала Назнин, — ты делаешь хорошее дело.

— А что, если брать с него мзду за каждую новую порцию?

— Представь, как здорово он экономит на бензине благодаря тебе.

— Теперь у нас еще одна лестница, банки с краской, две деревянные дощечки. Скоро пойду дома красить.

— Вот тебе как раз и работа. — Назнин пыталась подавить смешок. В таких местах от души не хохочут.

— Мужу будет обо что сломать палец на ноге, когда встанет среди ночи. — Разия сомкнула колени и громко вздохнула. — Честно, сестричка, мне самой ничего не нужно. Ты разве слышала, чтобы я когда-нибудь жаловалась? Дети страдают.

— Что будешь делать?

Разия посерьезнела. Она посмотрела на вытянутые руки, словно они сейчас произвольно начнут то, что задумали.

— Вот что я тебе скажу…

Пришел Шану с сумками, принес с собой целый букет запахов настоящего пиршества. Увидев Разию, остановился, поздоровался, но в адрес Разии его «салам» перепало чисто случайно.

— В другой раз, — сказала Разия, собирая вещи.

— Поешь со мной, — попросила Назнин.

Назнин взяла у мужа сумки, ей хотелось, чтобы он ушел.

Шану прокашлялся, очень официально осведомился о миссис Ислам, в общем — о ее здоровье, в частности — о ее бедре, а также о растущем благосостоянии ее сыновей. Разия отвечала коротко, вежливо, но не изменила расслабленной позы, не приличествующей бенгальской жене. Вопросы у Шану скоро кончились, он неловко стоял, как будто, чтобы сесть, ему нужно приглашение.

— Ракиб, — сказала Назнин.

Шану вздрогнул. В любую секунду готов был броситься бежать.

— Что?

— Пойди посмотри, как он там, — мягко сказала Назнин.

— И правда.

Он с облегчением поспешил прочь. При ходьбе теперь хлопает каблук. Смятые гармошкой брюки превратились уже просто в аккордеон. Назнин пошла с ним до двери и зашептала ему на ухо.

Рис получился отменный. Воздушный, белый, зернышко к зернышку. Дома, в сезон дождей, когда земля уходила под воду и у буйволов на ногах нарастали плавники от грязи, когда курицы взлетали на крыши, когда коричневые козы топтались на крошечных островках земли, когда женщины падали на поднятых дорожках в хижины-кухни, когда не могли разжечь костер на навозе и шелухе и в ход шли все запасы, когда дождь звенел по крышам громче, чем коровьи колокольчики, рис был сокровищем, источником жизни. Его готовили сразу на несколько дней, он застывал и превращался в клей. Или в твердые куски, которые рассыпались только в желудке, и тогда им можно было так набить желудок, что даже дети падали и ревели от удовольствия. Даже тогда он был вкусным. Этот же рис бесподобен. Одним этим рисом она наестся. Но она чуть не захлебнулась слюной при мысли о курице, почуяв горячий аромат кориандра. Утонувший в масле баклажан прямо-таки напрашивался в рот. Ей хотелось вылизать бархатистый дал. Шану умеет готовить. Назнин как-то не задумывалась, что все годы до женитьбы он готовил себе сам. Когда появилась она, Шану осталось только прислоняться к шкафам и упираться животом куда-нибудь в стол. Она не стала упрекать его за то, что все это время он ей не помогал. Наоборот, Назнин почувствовала укол совести, потому что считала его бесполезным и не подозревала в нем таких неожиданных талантов.

— Вкусно, — сказала Разия, — оставь мужу чуть-чуть.

Но Назнин ела, как голодный варвар. Разия поставила тарелку и положила ложку.

— Я кое-чего не сказала твоему мужу о миссис Ислам.

— Она не заходит. Я обидела ее. Шану не знает об этом.

— Он еще кое-чего не знает.

— Ты ведь не хотела сплетничать.

— Не хотела.

Разия опустила глаза. Наклонилась. Ресницы загибаются, как лапки у насекомого, под тяжелыми веками зрачки кажутся квадратными, и только сейчас Назнин заметила, что черная радужная оболочка у Разии вся в брызгах золотого света.

— Это не сплетни. Это правда.

Разия помолчала для внушительности.

— Она ростовщица.

— Ого!

— Я проверила. Это правда. Говорю перед Богом. Она дает деньги под проценты и будет гореть в аду после смерти.

— Разве можно так говорить?

Разия забрала тарелку у Назнин.

— Послушай. У меня были подозрения. Я ей сказала как-то насчет трудностей с деньгами, и она предложила мне дать взаймы. Ничего особенного. Потом я засомневалась. Я думала, может, она предлагает дать взаймы от чистого сердца. Может, она специально в своей большой черной сумке носит пачки пятифунтовых банкнот, чтобы отдавать бедным.

— Прекрати.

— Я не шучу. Ты же знаешь меня, я всегда пытаюсь везде найти хорошее. — Улыбка у Разии получилась как у шакала. — Если не веришь мне, спроси у Амины. Спроси, сколько она платит. Тридцать три процента.

— Разия!

— Ты так говоришь, будто я сплетничаю. Я не сплетничаю. Я тебе говорю то, что видела. И не я отправлюсь в ад, когда настанет судный день.

— Если она раскается, Господь ее простит.

— Раскается? Миссис Ислам?

Разия погрузилась в сумку и вытащила носовой платок. Взяла его двумя пальцами и помахала, отставив мизинец.

— «Когда я была совсем еще девочкой, никто не осмеливался так меня оскорблять! Лучшее семейство на весь Тангайл, ты что, не знаешь, что все с нами раскланиваются?»

Назнин онемела и уставилась на подругу.