Бригада уходит в горы - [53]

— Гляди-ка! — негромко смеется Васек, — да ты и про Верещагина знаешь?

— Я когда до службы в Москве был, то первым делом Третьяковскую галерею посетил, — объясняя злюсь я, — все его картины там просмотрел, даже альбом с репродукциями купил, он меня дома ждет.

— Дома ждет, — грустно повторяет Васек, — вот только далеко отсюда наша Волга, дождется ли?

Меня дождалась, а тебя, а Васёк? Где твои картины? Ты что же теперь только одну рекламу рисуешь, а? Верещагин погиб на русско-японской войне, броненосец «Петропавловск» его могила, его картины вот ему памятник. А ты? Где ты Васёк с Волгограда? А может твои картины свалены в углу комнаты. Брошенные, запыленные никому не нужные, как и наша память об этой войне. Если так, то не сдавайся боец разведроты 860 Отдельного мотострелкового полка, должна же от нас хоть память остаться, а не фальшиво — раскрашенные рекламные картинки. Ты меня слышишь Васёк?

А где-то коньячок и осетринка

И пива запотевшего бокал

А в речке Кокча водится малинка

Костлявей рыбы в жизни не встречал

Негромко продолжает напевать Васёк и снова рисует, а у меня в животе заурчало. Осетринка, пиво, коньячок, как жрать то охота.

— Слышь земляк, а как бы нам выпить да пожрать раздобыть, — отрываю я Васька от искусства.

— Пожрать запросто достану, а вот выпить…

— Пехота, чмо ты и есть чмо, — с оттенком пренебрежения укоряю я Васька за то что среди ночи он не может раздобыть выпивку.

— Сам ты… — матерится Васек защищая честь и славу своего рода войск.

Ранен Васек в левую руку, это только и спасло его от моего гнева, когда я услышал, какими да еще и разэтакими являются потешные десантные войска вообще и я в частности.

— Где у вас фельдшер кваритируется? — подавив гнев, интересуюсь я.

— Тут же в ПМП в жилой палатке, — злобно все еще держа обиду отвечает Васёк.

— Зови дневального, пусть он нам его сюда представит.

— Зачем?

— Выпить хочешь?

— Ну!

— Тогда зови.

— Дневальный! — кричит Васёк.

Дневальный, по виду недавно призванный солдатик прибежал, молча выслушал приказание и убежал. Минут через тридцать приходит фельдшер, заспанный недовольный, раскормленный.

— Помираешь что ли? — пренебрежительно язвит он.

— Без водки и жратвы помираю, — нагловато усмехаюсь я, — хреново у вас тут тоска, одна.

— Да ты что совсем ох. ел?! — аж надсаживаясь от возмущения заорал фельдшер, — Ты меня за этим вызвал!?

Беру с койки свой пулемет. Глаза у фельдшера округлись, сытое круглое толстощекое лицо, как похудело и враз опало.

— Ты чего? — растерянно бормочет он, — я ж тебя перевязывал, лечил, ну успокойся, давай я тебе укольчик сделаю.

— Ширяться не буду, — решительно отказываюсь я и указательным пальцем в деревянном прикладе своего пулеметика ковыряюсь.

В прикладе РПКС-74 специальное отверстие предусмотрено, образцовый военнослужащий хранит там оружейный пенал с приспособлениями для чистки оружия. Образцовым я никогда не был, а в отверстии храню всякие интересные малогабаритные штучки. Именно по этой причине, с личным оружием стараюсь не расставаться. Ага вот нащупал. Вытряхиваю крохотный завернутый в масленую тряпочку сверточек. Разворачиваю. А там отделанный синей эмалью золотой мужской перстень. Я его с духа снял. С живого, с живого, тела я никогда не трогал. В плен дух попал, ну не отдавать же такое добро штабной сволочи, один хрен перстень отнимут. Даже если наши не тронут, то перстень после передачи духа местным, ХАДовцы все одно отберут, а то еще и пристрелят пленного чтобы не возникал. Дух кстати это тоже прекрасно понимал, не выеб…ся, сам снял, сам отдал. Зато я его живым довел и другим пиз…ть не дал. Так что квиты. По моему конечно.

Показываю золотую цацку фельдшеру, называю цену: пол-литра медицинского спирта, пять банок тушенки, блок сигарет, две упаковки анальгина. Дешево конечно, почти задарма, но ведь у всех так: тяжело пришло, легко ушло. Чего его жалеть, живы будем еще добудем.

— Настоящий? — колеблется фельдшер рассматривая трофей.

— У тебя соляная кислота должна быть, вот и проверь, — оставив пулемет и развалившись на кровати вполголоса говорю я.

— Договорились, — решился фельдшер.

Через час у нас застолье. Втроем сидим. Васёк, фельдшер и я. Одну фляжку с уже разбавленным спиртом, три банки с тушенкой и половину сигарет я сразу отложил, для своих. Всё остальное выставил. Ну что приступим? Разведенный спирт, открытые банки с тушенкой, наломанный кусками белый хлеб. Помянули ребят. Еще выпили. Рана ныть уже перестала, тепло, хорошо, душевно.

Мои вещи дневальный уже в палатку к Ваську перетащил. Полулежу на кровати в голове все так сладко плывет и без интереса слушаю как достает фельдшера уже полупьяный Васёк:

— Нет ты мне скажи, ну почему для нас никогда ничего нет, а дай тебе на лапу так все сразу есть.

— Ты думаешь я только себе беру? — отбивается фельдшер, — начмеду дай, туда дай, сюда дай. Все спирта требуют, а его между прочим мало выдают. Вот вам даже на обработку ран и то не хватает.

— Оставь его Васёк, — лениво прошу я, — не нами начато, не при нас закончится. Наливай лучше.

Выпили, нёбо, губы уже как онемели, без вкуса жую тушенку и рассказываю: