Бригада - [7]

Уж на что я здоров был, отощал и почками да давлением до сих пор мучаюсь. Этой ночи, как воскресенья, ждали. Выходных-то не было… Ночью хорошо, ветерок обдувает. Ветер, он и днем есть, только б лучше его не было. Дует как из печи, да еще с песком и пылью… Ясное дело, не все выдерживали. Мы-то фронтовики, чего только не видели, а и то… Солдат молодых — вот кого было жалко. Его только от мамки забрали, иной лопату сроду в руках не держал. Один, помню, приехал только, их часть развернуться не успела, спросил у меня по-тихому: где, мол, здесь туалет, дяденька? Из культурной семьи, видно сразу. А другой по ночам плакал, все маму звал. Мы-то с ними рядом жили, в палатках… Разбудишь его, дашь ему закурить и расскажешь, как на войне бывало, там куда, мол, страшнее, вы здесь горя не знаете. А сам думаешь: сидел бы я сейчас где-нибудь в землянке своей под Гомелем. Наверху дождик идет, травой да грибами пахнет… Что с того, что немцы? А здесь скорпионы да тарантулы! Я этих скорпионов хуже танков боялся. Лучше с «тигром» дело иметь, я так тебе скажу. Там уж от тебя все зависит. А тут, главное дело, и не увидишь его! Ужалит, проклятый, и ходу… Скольких ребят перекусали. Меня фаланга какая-то за палец цапнула. Ну, я ей так это не оставил. Поймал и на медленном огне зажарил на сковородке прямо. Пока в пепел не обратилась. А палец, хоть и прижег его головешкой, раздуло — как рука, толстый стал.

Ну а зимой там тоже не лучше. Особенно в буран. И морозы за тридцать. Рассказываешь иному солдатику, мол, как в Карелии зимой тяжело было, а у самого зуб на зуб не попадает…

Но какая бы трудная работа там ни была, хуже нет бестолковщины, так я тебе скажу. А ее по тем временам тоже хватало.

Был у нас там один начальник участка. Фамилии его не помню уже… То ли Плавин, то ли Клавин. Потом-то убрали его от нас. Но крови всем попортил дай боже… Откуда только берутся такие, вот что удивительно! Носился как угорелый. Орет на всех, руками машет. Набаламутит, запутает всех, что за неделю не расхлебаешь, и убежит. И не найдешь его. Веришь, даже лица его не помню. Других, кажется, всех помню, а его нет. Зуб золотой, помню, сам низенький такой… Черт его знает, совсем из головы вылетел…

Как-то прибегает он к нам. А у нас аврал был. К сборке изделия стапель готовили и тельферы на балки устанавливали. Посмотрел на нас и за голову схватился. Сидоров, орет, а ну иди сюда! Подхожу. Ты погляди, кричит, как у тебя люди работают! А что, спрашиваю, чем они плохо работают? Да где ж у них каски, где монтажные пояса и пристяжные ремни? Почему электросварка без ограждения производится? И понес, и понес… Я гляжу на него, ни черта понять не могу. Что это на него нашло? С луны, что ли, свалился? Раньше и не такое еще бывало, вообще дым коромыслом стоял. И ничего. Где я их возьму тебе, каски да ремни? Куда в этих касках да ремнях подлезешь? А ограждения эти сварщики себе на голову поставят, что ли?.. Если все соблюдать, то вообще хоть не работай. Наконец, вон оно что, вот в чем дело, оказывается. Комиссия из самой Москвы приехала, по ангарам ходит. Вот он и мечется, как наскипидаренный. Что ж, говорю, они раньше не приезжали? Когда мы в солончаках уродовались да со скорпионами в обнимку спали? А нас с тобой не спрашивают, говорит. Потом в затылке почесал и рукой махнул. Ладно, говорит, пусть твои ребята на обед идут. Прямо сейчас. И чтоб ни один сюда носа не совал, пока комиссия не уйдет! А сам пройдись, говорит, по ангару, проследи, чтоб ни одна балка незакрепленная над головой не висела, чтоб все обесточено было.

Только я это, значит, ребят своих отослал, комиссия заходит. Человек пять и председатель — важный такой, лысый, в очках… Та-ак, говорит, а где ж народ? Так их на другой участок перебросили, начальник наш отвечает. Что-то я смотрю, у вас со всех ангаров людей на другие участки перебросили… А это кто? — и в меня пальцем тычет. Почему он без каски и монтажного пояса? Так это посторонний, начальничек мой нашелся, а мне страшные глаза делает: сгинь, мол. Председатель свой палец на члена комиссии навел и говорит: запиши это. В рабочее время посторонние люди на производственном участке находятся. А если его по незнанию током ударит, кто отвечать будет? И опять на меня палец нацелил. А вы что здесь делаете? Разве не знаете, что здесь важный, оборонного значения объект? А вы тут без дела болтаетесь, только мешаете. Где работаете? Кто ваш начальник? А ну марш отсюда! Ухожу, ухожу, говорю. Повернулся и ушел. Назавтра, смотрю, приказ уже висит. Бригадиру Сидорову строгий выговор. За то, что на его участке в рабочее время посторонние шляются.

Ребята смеются, проходу не дают. Мне тогда же наш смежник Огнев Витька — хороший мужик был! — сказал: береги нервы, воспринимай этого типа как стихийное бедствие. Вроде наводнения. Сиди на крыше и жди, когда схлынет.

Наводнение, говорю, еще куда ни шло. Не поймешь его, главное. То, бывало, таким фон бароном выступал, что ты! Не подступись! То, наоборот, особенно если сроки поджимали, ходит среди нас, папиросами угощает, всех по имени называет. А то еще матом пустит. Чтоб, значит, совсем своим считали. А ругаться-то толком не умел. Вроде как иностранец все слова выговаривал. Вот этого я особенно терпеть не мог! Я и сам для связки слов так иной раз припущу — только держись. И другого, если по делу, выслушаю. А когда начальство при нас да для форсу матюкается — противно слушать. Тошнит прямо. Его Сашка Горелов раз при всех осек. Когда он начал на них орать. А ну кончай базар, говорит, работа и так стоит, опять, что ли, в воскресенье выходить? Тут все разом смолкли. Уж если этот молчун заговорил… И начальничек наш тоже остолбенел. Он-то, я думаю, Сашку вообще в первый раз услыхал.