Бриг «Три лилии» - [73]
Дверь заскрипела сильнее — показался старый очаг.
В нем тлели угли, а рядом… рядом стояли на кирпиче башмаки.
Туа-Туа стиснула руку Миккеля. На каменной лавке за очагом лежал Цыган.
— Он… он спит, Туа-Туа! — Миккель хотел успокоить ее, но не сумел скрыть дрожь в собственном голосе.
Грудь Цыгана прикрывала драная куртка; ноги были босые, с мозолями от башмаков. Подушку заменял обломок кирпича.
Глаза Туа-Туа расширились от ужаса. Миккель шагнул вперед, к неподвижному телу.
Куртка? Брюки? Где искать? Сталь мексиканского ножа блестела во мраке, словно злой глаз.
— Может, в башмаках? — услышал он шепот Туа Туа.
Миккель присел, не сводя глаз со спящего. Правый башмак… пусто! Левый… Пальцы пошарили внутри и нащупали что-то твердое, холодное…
Молодец, Туа-Туа! Миккель обернулся с торжествующей улыбкой: в руке у него поблескивал ключ.
Он махнул Туа-Туа, чтобы выходила первая:
— Иди, я за тобой.
Несколько шагов — и лошадь будет твоя, Миккель Миккельсон!
Под полом бушевал поток. Сквозь щели проникал сырой запах ила и грязи, гнилые доски прогибались и скрипели так, что…
Тр-р-рах! Правая нога Миккеля провалилась. Он услышал крик Туа-Туа и почувствовал, как острые щепки впиваются в кожу. Словно пила прошлась по колену — тому самому, которое Эббер крюком зацепил.
Из тумана перед его глазами вынырнула рука Туа-Туа:
— Скорей, Миккель! Он просыпается!
Миккель оперся ладонью и рванулся. Есть! Колено горело, как ошпаренное, и он сильно прихрамывал, догоняя Туа-Туа.
— Ах вы, крысы проклятые!..
Огромный башмак пролетел возле самой головы Миккеля и грохнул о стену. Ба-ам-м! Туа-Туа захлопнула дверь.
Миккель подтолкнул задвижку.
Цыган заколотил кулаками по доскам:
— Откройте, козявки, не то я… не то!..
Но голос его звучал очень жалобно. А Миккель уже бежал через двор, через балку — в конюшню!
— Ну, ну, Белая Чайка… — бормотал он, возясь с цепью. — Узнаешь меня теперь?.. Славная моя!.. Все в порядке, Туа-Туа?
— Да, да, живей, он ломает дверь!
— Приготовься, Туа-Туа, сейчас!
Миккель вскочил на спину лошади — будь что будет! прильнул к ее дрожащей шее и крикнул:
— Но-о!
Одним прыжком Белая Чайка перелетела через балку.
Дождь хлестнул Миккеля по лицу — ничего, зато Чайка с ним и слушается его, как прежде. Он схватил Туа-Туа за руку и помог взобраться на лошадь.
— Дверь… сломал… — выдохнула она ему в затылок. Гони, Миккель!
Миккель рывком повернул лошадь, и они помчались к мосту. Цыган бежал к реке.
— Скорей, Белая Чайка, скорей!..
Старые доски на мосту жалобно застонали под копытами. Новый возглас Туа-Туа заставил Миккеля еще сильнее сжать каблуками потные лошадиные бока.
— Ой, Миккель! Он чуть не упал…
Но Цыган в последний момент удержался. Взмахнув руками для равновесия, он прыгнул вниз к бурлящему потоку. Еще прыжок — босые ноги Цыгана уверенно несли его вперед по камням, через реку.
Миккель обмер: Цыган бежит напрямик, хочет перехватить их!
— Белая Чайка, милая, хорошая… Скорее, скорее!..
И тут Цыган поскользнулся. Они увидели, как он ударился о гальку лицом и грудью. Течение потащило его за собой к водоскату, но он встал на колени и успел схватить корни на берегу.
А Чайка уже вбежала в лесок. Молодец, Белая Чайка!
Вдруг от реки донесся пронзительный, резкий крик:
— Сирокко!
Чайка вздрогнула всем телом.
Миккель нагнулся к лошадиному уху:
— Не бойся, Белая Чайка. Скачи скорей!
Но лошадь уже замедлила бег. Она трясла головой, точно невидимая рука держала ее за гриву.
— Сирокко, Сирокко!.. — звал голос с реки, уверенно, властно.
Передние копыта взлетели вверх, грива белым пламенем окутала лицо Миккеля. Лошадь сделала полный оборот и пошла, наклонив голову, к человеку, который лежал на прибрежной траве.
— Сирокко, Сирокко!
Миккель бессильно съехал с лошадиной спины на землю. Бежать! Но ноги точно отнялись. Цыган по-прежнему лежал на траве. Смуглое лицо исказилось от гнева, на щеках блестели капли… но не дождя и не пота.
— Кыш, букашки! — Он угрожающе похлопал ладонью по ножнам. — Али ножа захотелось отведать?
И тут раздался голос Туа-Туа, такой уверенный и спокойный, что Миккель даже удивился:
— Где ты ушибся?
— А тебе что! — Лицо Цыгана скривилось в гримасе. — Забыла, что я детей ем?
— Ногу, да?
Видно, было что-то такое в ясных зеленых глазах под мокрым рыжим вихром, отчего у Цыгана пропала охота огрызаться.
— Вывихнул! — буркнул он. — И нога, и сам — все не так…
Туа-Туа присела на корточки и осторожно коснулась распухшей ступни.
— Надо вправить ее, — сказала она.
Белая Чайка стояла неподвижно, над гривой поднимался пар.
Цыган сердито отвернулся:
— Не прикидывайся, что смелая! Небось сердце в пятки ушло.
— Раз Чайка тебя не боится, то и мне бояться нечего, ответила Туа-Туа.
— А ты, Колченогий? — Цыган сорвал пучок травы и кинул в Миккеля.
Миккель словно очнулся от кошмара.
— Лошадь твоя? — спросил он.
Цыган перевел взгляд с Миккеля на Белую Чайку:
— Скажи сама: чья ты, Сирокко?
Лошадь опустила шею и толкнула его мордой в плечо.
— Видал, Колченогий! — Цыган попытался встать, но скривился и снова лег. — Пять лет назад, когда мы приехали в Льюнгу, Эббер отдал ее мне. За ним деньги оставались, мое жалованье. Обещал смотреть за ней, пока я вернусь. Сам знаешь, как он свое слово сдержал.