Брешь - [13]

Трэвис уже опустошил магазин, когда вспомнил о садисте с усами ниточкой, и развернулся к нему, срывая в движении с плеча другую винтовку.

Тот уже не лежал, затыкая уши, а стоял, хотя винтовке у него взяться было неоткуда, вытаскивал из-за пазухи девятимиллиметровый пистолет. И смотрел он при этом вовсе не в сторону Трэвиса, его взгляд был прикован к привязанному к дереву мужчине. Похоже, именно в него усатый и собирался стрелять.

Молодая женщина закричала еще громче, чем раньше: повязка на ее рту не смогла заглушить этот отчаянный вопль.

В то самое время, когда Трэвис, разворачиваясь к нему, вскидывал, наводил и снимал с предохранителя запасную «М-16», его противник прицелился в голову пленника и выстрелил. Крик женщины усилился вдвое.

Спустя полсекунды, когда усатый палач уже разворачивался к ней, «М-16» Трэвиса, уже переведенная в автоматический режим, выдала очередь. Три пули угодили ему в лицо, прежде чем отдача увела ствол в сторону. Трэвис прекратил огонь и проследил за тем, как садист упал, выронив девятимиллиметровый пистолет на усыпанную сосновыми иголками землю. После того он оглядел тела первых четверых противников, желая убедиться в том, что они мертвы. Те были мертвы.

Забросив винтовку за плечо, он поспешил к столу с молодой женщиной, на ходу вынимая из кармана нож. Она смотрела на него со страхом, причина которого была понятна: пленница не видела практически ничего из только что случившегося, если не считать того, как «усы ниточкой» застрелил ее отца, а потом был убит сам.

В кривошипном механизме стола ничего мудреного не было: взявшись за металлическую ручку, Трэвис мигом перевел столешницу в горизонтальное положение, аккуратно взялся за повязку на рту, разрезал ее и убрал.

Женщина больше не кричала. Лежала молча, тяжело и глубоко дыша.

К столу она была примотана накрепко, но лезвие его ножа прошло сквозь путы без малейших затруднений. Оказавшись развязана, она сразу же перекатилась на бок, подтянув колени к груди. Вскинув руки ко рту, она нащупала там что-то, и вытащила. Это оказалась какая-то резиновая прокладка или затычка.

На взгляд Трэвиса, рана на ее правой руке выглядела ужасно, но сейчас она не обращала на это внимания.

Желая дать ей возможность прийти в себя не под чужим взглядом, Трэвис отвернулся и направился к краю лагеря, прислушиваясь на ходу к звукам двигателей снегоходов. Они доносились издалека и продолжали удаляться, чему удивляться не приходилось: рев собственных моторов не позволил этим людям услышать стрельбу. С учетом того, что снегоходы отбыли примерно девяносто секунд назад, они сейчас, видимо, находились на полпути к месту крушения.

— Вы кто? — прозвучал слабый, надломленный голос молодой женщины.

Трэвис повернулся и с удивлением увидел, что она сидит на столе. Ее тело еще сотрясала дрожь, однако она, принимая во внимание все обстоятельства, выказывала просто удивительное самообладание. С виду ей было между двадцатью пятью и тридцатью, волосы и глаза темные. Он поймал себя на мысли о том, что она красива, несмотря на то, что сегодня, наверное, худший день в ее жизни.

— Трэвис, — ответил он, неожиданно пожалев, что у него нет ответа получше. И, видя, что она явно ждет продолжения, добавил: — Просто парень, случайно оказался рядом. Нашел самолет, а в нем миссис Гарнер.

— Она жива?

— Прожила достаточно, чтобы оставить инструкции.

Прежде чем женщина успела спросить что-нибудь еще, внимание их обоих привлекло шевеление на земле. «Усы ниточкой», несмотря на то что одна из пуль вырвала у него чуть ли не всю щеку (остальные две, как понял теперь Трэвис, скользнули по крепким костям скул и черепа), был жив и пытался перевернуться на земле. Он взялся было за оружие и готов был прикончить недобитого врага, когда освобожденная пленница неожиданно издала хриплый, похожий на что-то среднее между шепотом и рычанием звук:

— Нет!

После чего удивила Трэвиса тем, что, развернувшись, сбросила ноги на землю и встала. В первый миг ее повело, но она сохранила равновесие и устояла.

Здоровой рукой она подобрала оставшийся на столе нож Трэвиса и, упав коленом на спину усатого мучителя, с силой придавила его к земле. После чего, держа нож острием вверх, вонзила его противнику под мышку и сделала глубокий разрез. «Усы ниточкой» взвыл, но Трэвис успел услышать звук, такой, будто сталь рассекла эластичные резинки. Рука, которой он больше не владел, неуправляемо дернулась. Проделав ту же операцию с другой рукой, женщина развернулась на сто восемьдесят градусов и перерезала ему поджилки на ногах. Вопли усатого сменились низким, булькающим стоном. У него пошла горлом кровь.

Женщина встала, отложила нож, а потом наклонилась и взяла усатого сзади за шкирку.

Даже будь у него такое желание, Трэвис не был уверен, что успел бы остановить ее. Она приподняла усатого за ворот, протащила его футов десять по мягкой, усыпанной хвоей земле и бросила лицом на угли лагерного костра. Он истошно заорал и конвульсивно задергался, но ни на что другое способен не был: после произведенной ею операции ни руки, ни ноги ему не повиновались. Правда, он, напрягая спинные мышцы, смог-таки на несколько секунд приподнять лицо, но молодая женщина надавила ногой ему на затылок, снова прижала физиономию к углям и не убирала ее, пока у него не загорелись волосы. К тому времени он уже не дергался и не вопил. Понаблюдав за ним еще секунд десять, она подхватила оброненную одним из захватчиков винтовку, щелчком, не глядя, перевела в автоматический режим и выпустила очередь ему в затылок.