Бремя живых - [12]

— Не расскажешь. Я понимал, что не живу я только там, у вас, а здесь снова… Существую. Вот еще что нужно отметить — голод. Совершенно необычный, но в то же время острый голод…

Шлиман вдруг прервался. Снова огляделся по сторонам с каким-то странным выражением.

— А как вы думаете, зачем я все это вам рассказываю?

— Ну, не знаю, — слегка растерялся Розенцвейг. — Наверное, есть такая потребность, раз вы по-прежнему ощущаете себя человеком…

— Да, — с невыразимой тоской сказал капитан, — именно поэтому. Кроме всего прочего, я ведь офицер запаса, а в мирной жизни — доцент по кафедре биологии Хайфского университета. И еще магистр философии Гейдельбергского. Я умею думать. И думаю уже, наверное, недели две. А вы первые «живые» люди, которых я увидел. Сегодня какое число?

— Понятия не имею, — ответил Розенцвейг. — По моим прикидкам — примерно четырнадцатое-шестнадцатое января 2005 года.

— Странно, — сказал Шлиман, — а я думал — двадцатое — двадцать пятое. Но это не так и важно. Вы сами здесь откуда? Вы же не мертвые, я чувствую.

— А как вы это чувствуете? — вмешался Ляхов. — Я тоже биолог и врач, мне интересно. Я вам сочувствую, но все равно ведь ничего не изменишь. А с научной точки зрения… Оказались вот вдруг коллеги там, где не могли и помыслить встретиться, но ведь размышляли об этом и вы, и я в прошлой жизни.

— Еще бы. Наверное, поэтому я и сохраняю еще некоторое человекоподобие. Вы как думаете, зачем ефрейтор на вас бросился?

— И зачем?

— Голод, я же вам уже сказал. Элементарный, хотя и не ваш. Он ВАС употребить в пищу хотел, поскольку… аура от вас такая исходит! Как запах парного мяса для голодного хищника. Я понимаю — это запах живого, и если бы… Если бы я тоже напитался от вас жизненной силой, смог бы долго существовать здесь… Я еще не пробовал, но откуда-то знаю, что это так, — в голосе капитана прозвучала такая тоска, сопряженная с неожиданной твердостью, что мурашки у обоих офицеров по спине побежали.

— И что же? — подавляя собственный гуманизм, продолжил Ляхов.

— Вы ведь знаете, что бывают случаи, когда единственное спасение от смерти — людоедство? Я, например, слышал о фактах, когда даже собственных детей употребляли в пищу, чтобы продлить свое существование. И в то же время всегда встречались люди, которые любимую собаку или кошку продолжали кормить крошками пайка, на котором и одному выжить невозможно. Вам, русскому, это должно быть известно даже лучше, чем мне.

Вадим не мог не согласиться, что так оно и было на протяжении почти всей человеческой истории. В том числе и отечественной. Например, в гражданскую войну.

— Ефрейтор оказался примитивным существом. Мне его жаль, но… Да и я не знаю, сколь долго сам смогу подавлять первобытные инстинкты. Поэтому — уезжайте.

Помолчал и добавил с невыносимой, можно бы сказать — смертельной болью в голосе, если бы это слово имело здесь прежний смысл: — А хотелось бы и посмотреть, что там будет дальше, узнать, как вы сюда попали… Живые к мертвым. А вдруг есть и обратный путь?

— Послушайте, Микаэль, — вдруг воскликнул Розенцвейг, — а мы вам помочь не можем?

— Чем? — искренне удивился капитан. — Пожертвуете мне фунт собственного мяса, как в той сказке?

— Отнюдь. Но у нас есть э-э… продукт из того, человеческого мира. Ну, как мне кажется… Оно тоже не живое, конечно, но вдруг поможет?

Ляхов, уже сообразив, о чем говорит Розенцвейг, метнулся к машине, сдернул из кузова ящик консервов, даже не консервов, просто свежего, парного мяса в вакуумной упаковке, способного сохранять свои свойства годами. Взятый еще на первой израильской базе, то есть тоже «сбоку» от этого времени.

А вдруг действительно?! Ему страшно хотелось, чтобы этот капитан жил, точнее — существовал, еще хоть сколько-то дней, чтобы с ним можно было разговаривать, узнавать о загробной жизни и, возможно, понять что-то и в прежней.

Он вспорол штык-ножом килограммовую банку телятины и протянул Шлиману, остерегаясь, впрочем, подходить слишком близко. Вдруг и у него, несмотря на принципы, близость живого тела сорвет крышу. Как в русских сказках у Бабы-яги.

Капитан втянул носом запах и действительно не смог совладать с собой. Только агрессия его была направлена исключительно на продукт. Давясь, задыхаясь и хлюпая, он сглотал содержимое буквально за минуту.

— Еще — можно?

— Без вопросов! — Вадим уже видел, что, кажется, удалось. Хотя бы на первое время.

Второй килограмм капитан съел куда медленнее, раздумчивее, но все равно до луженого донышка банки, и Вадим все время поражался, как столько может поместиться в обычный человеческий желудок. Ах да, не в обычный, конечно.

Напитавшись, покойник (Ляхов даже в мыслях избегал назвать его как-то иначе, чтобы беды не накликать, что ли?) умиротворился и посоловел.

— Пожалуй, на этом я смогу прожить еще немного. Увы, совсем немного. Знаете, друзья, это примерно как хлеб из опилок. Создает иллюзию насыщения, но в то же время… Только где же взять достаточно даже и такой пищи? И вообще, откуда она? Здесь мне попадались продовольственные лавки, но то, что я в них видел, воспринималось не иначе, как картонные муляжи на витрине плохого магазина. Мне и в голову не приходило…