Бремя любви - [34]

– Что ж, можно и так выразиться.

Она медленно проговорила:

– В прошлый раз мы говорили обо мне. Совсем не говорили о вас. Почему вы приехали на остров? Была причина?

– Пожалуй, причина та же, по которой вы пьете бренди: уйти, в моем случае – от людей.

– От людей вообще или от каких-то конкретно?

– Не вообще от людей. От тех, кто меня знает или знает, кем я был.

– Что-то произошло?

– Да, кое-что произошло.

Она подалась вперед.

– Как у меня? Вы сбились с курса?

Он яростно мотнул головой.

– Нет. То, что случилось со мной, – неотъемлемая часть моей судьбы. Оно имело значение и цель.

– Но вы же сказали про людей…

– Дело в том, что люди не понимают. Жалеют меня, хотят затащить обратно – к тому, что завершено.

Она сдвинула брови.

– Не понимаю…

– У меня была работа. – Он улыбнулся. – Я ее потерял.

– Важная работа?

– Не знаю. – Он задумался. – Пожалуй, да. Но откуда нам знать, что важно, а что нет. Надо привыкнуть не полагаться на собственные оценки. Все относительно.

– Значит, вы бросили работу?

– Нет. – На его лице снова вспыхнула улыбка. – Меня уволили.

– О! Она чуть отшатнулась. – Вы были против?

– Еще бы. Любой был бы на моем месте. Но теперь все позади.

Она нахмурилась, глядя в пустой стакан. Повернула голову, и официант заменил пустой бокал полным.

Сделав два глотка, она сказала:

– Можно вас кое о чем спросить?

– Пожалуйста.

– Как вы думаете, счастье – это очень важно?

Он подумал.

– Трудный вопрос. Боюсь, вы сочтете меня ненормальным, если я скажу: счастье жизненно важно и в то же время не имеет никакого значения.

– Не могли бы вы выразиться яснее?

– Ну, это как секс. Жизненно важная вещь и в то же время ничего не значит. Вы замужем?

Он заметил тонкое золотое кольцо на пальце.

– Я дважды выходила замуж.

– Вы любили мужа?

Он употребил единственное число, и она ответила без колебаний:

– Я любила его больше всего на свете.

– Тогда оглянитесь на вашу совместную жизнь – что прежде всего приходит вам на ум? Как вы в первый раз вместе спали или что-то другое?

Внезапно ее охватил смех – короткая Вспышка очаровательного веселья.

– Его шляпа.

– Шляпа?

– Да. В медовый месяц. Ее унесло ветром, и он купил местную – смешную соломенную шляпу, а я сказала, что она больше подходит мне. Ну я ее надела, а он надел мою – знаете, какую ерунду мы, женщины, носим на голове, и мы смотрели друг на друга и смеялись. Он сказал, что туристы всегда обмениваются шляпами, а потом сказал: «О Господи, как же я тебя люблю». Ее голос прервался. – Никогда не забуду.

– Вот видите? – сказал Ллевеллин. – Волшебный момент единения, нескончаемой нежности, но не секс. Однако если с сексом нелады, брак разрушится. В некотором роде так же важна еда – без нее нельзя жить, но, пока вы нормально питаетесь, еда почти не занимает ваши мысли. Так и счастье – оно способствует росту, оно великий учитель, но оно не является целью жизни и само по себе не удовлетворяет человека.

Он мягко спросил:

– Так вы хотите счастья?

– Не знаю. Я и так должна быть счастливой, у меня для этого есть все.

– Но вы хотите большего?

– Меньшего, – быстро отозвалась она. – Я хочу от жизни меньшего. Всего слишком много. Слишком много. – И неожиданно добавила:

– Это такое бремя.

Некоторое время они сидели молча. Наконец она сказала:

– Если хотя бы знать, чего я хочу. Знать, а не быть вечно недовольной дурой.

– Но вы же знаете: вы хотите сбежать. Почему же вы этого не делаете?

– Сбежать?

– Да. Что вас останавливает? Деньги?

– Нет, не деньги. Деньги у меня есть – не так много, но достаточно.

– Тогда что же?

– Много чего. Вам не понять. – Губы скривились в жалобной усмешке. Как у Чехова – три сестры вечно стонут: в Москву! Но они никуда не едут, хотя в любой день могут пойти на станцию и купить билет до Москвы! Как и я могу купить билет на корабль, который уплывает сегодня вечером.

– И что же вас удерживает? – он ждал.

– По-моему, вы знаете ответ, – сказала она.

Он покачал головой.

– Нет, я не знаю ответа. Я стараюсь вам Помочь его найти.

– Возможно, я похожа на чеховских трех сестер. Возможно, я на самом деле – не хочу.

– Возможно.

– Возможно, сбежать – просто та мысль, которой я тешусь.

– Вероятно. У всех у нас есть фантазии, помогающие сносить ту жизнь, которой мы живем.

– Побег – моя фантазия?

– Я не знаю. Это вы знаете.

– Ничего я не знаю, вообще ничего. У меня были все возможности, а я поступила не правильно. Но раз уж человек поступил не правильно, ему приходится идти этим путем и дальше, так ведь?

– Я не знаю.

– Вы не могли бы перестать это повторять?

– Прошу прощения, но это правда. Вы просите меня сделать заключение по поводу чего-то такого, о чем я ничего не знаю.

– Но это же основной принцип.

– Нет такого в природе – основной принцип.

Она широко раскрыла глаза.

– Вы хотите сказать, что не существует абсолютно правильного либо абсолютно не правильного?

– Нет, я не это имел в виду. Конечно, абсолютная истина есть, но она лежит так далеко за пределами нашего понимания, что мы имеем о ней лишь самое смутное представление.

– Но человек все-таки знает, что верно, а что – нет?

– Он просто следует общепринятым правилам повседневной жизни. Или, если пойдем дальше – своему инстинктивному ощущению. Но это нас может завести слишком далеко. Людей сжигали на кострах не садисты, а честные люди возвышенного склада ума, они верили, что это правильно. Почитайте законы Древней Греции: если человек отказывался отдать своего раба на пытку, считалось, что он противится правосудию. В Штатах какой-то честный богобоязненный священник забил до смерти своего любимого трехлетнего сына, потому что тот отказался повторять молитву.