Бразилия - [11]

По наивности своей Изабель решила, что если ей удастся заключить союз с его матерью, то это облегчит Тристану его бремя. Урсула все еще лежала в постели, а рядом на широком и грязном соломенном матраце, источающем сладковатую вонь, лежал мужичонка, уткнувшись пиявкой в ее бок. В спутанных черных волосах мужчины виднелась проседь. Лицо его наполовину скрывала огромная коричневая грудь, свисавшая из разорванного платья Урсулы. В этом грязно-коричневом цвете ее кожи не было и следа африканской синевы Тристана. Очевидно, иссиня-черную кожу он унаследовал от отца. Белки глаз Урсулы пожелтели и помутнели от пьянства, во рту не хватало зубов.

— Белая девушка, чего тебе здесь нужно? — спросила она, увидев, что Изабель поднялась на ноги.

— Меня привел Тристан: моя семья хотела разлучить нас.

— Мудрые люди. Вы двое просто свихнулись, — сказала Урсула, не отводя мутных глаз от светловолосой девушки и стараясь определить, какой прок можно извлечь из ее появления.

— Мы любим друг друга, — объявила Изабель. — Мы хотим остаться вместе навек.

Мать Тристана не улыбнулась. От гнева черты ее угрюмого лица обозначились немного резче.

— Хорошо, если любовь ваша продлится хотя бы одну ночь, — заявила она. — Мой паршивец не имеет права любить кого бы то ни было.

— Он красивый, — сказала Изабель женщине о ее собственном сыне. — Я чувствую себя ущербной, когда его нет рядом. Не могу есть, не могу сомкнуть глаз. А прошлой ночью спала, как младенец.

«Не как младенец, — подумала она про себя, — а как зародыш».

— Я люблю вас, Урсула, — осмелилась признаться Изабель, — за то, что вы вырастили такого красивого мальчика… мужчину.

Она была полна решимости стереть с этого сального коричневого лица враждебную тупость и заставить Урсулу признать чудо ее с Тристаном любви.

— Херня, — грязно выругалась женщина, но тем не менее улыбнулась. Словно пытаясь погасить улыбку и спрятать жалкий щербатый рот, она откопала в груде наваленных рядом с постелью вещей бутылку и присосалась к горлышку. Когда глаза Урсулы закрылись, на лицо ее вернулась красота — та красота полуденного солнца, которую Изабель видела в Тристане. Хотя тело Урсулы стало грузным и превратилось в бесформенную расплывшуюся глыбу плоти, овальное лицо ее оставалось изящным и его обрамляли роскошные волосы цвета кукурузных кисточек. Беспорядочное пересечение шрамов на ее лице — совсем не таких симметричных и исполненных смысла, как у Марии, — свидетельствовало о былых побоях и ранах.

Тристан, до этого скрывавшийся от глаз Урсулы и Изабель в той части хижины, что располагалась за грубой деревянной подпоркой, показался из-за сооружения, которое поддерживало оцинкованную жестью крышу и разделяло интерьер лачуги на некое подобие комнат.

— Мама, мы здесь не останемся. Тут слишком мерзко.

Встревоженный зычным мужским голосом, тщедушный мужичок перекатился на спину. Показался его открытый слюнявый рот. Свободной рукой Урсула прижала его голову к своей груди, и он, всхлипнув, затих.

— Засоренная высокими идеями голова — вот что всегда внушало мне отвращение. Интересно, сколько богатые родственники заплатят за ее возвращение?

— Наверняка много, — ответил Эвклид, который разговаривал с девушкой у очага. И обратился к Изабель: — Где твоя подруга Эудошия? Мы с ней тогда здорово поболтали о католической общинности и марксизме. По дороге к Леме и обратно мы пришли к выводу, что оба учения донкихотские.

— Родители забрали ее с собой в горы, — ответила Изабель. — Она типичная буржуазная девочка: болтает смело, а на жизнь смелости не хватает.

Эвклид прищурился и сказал:

— Избыток храбрости всегда оборачивается любовью к смерти.

— Мы любим друг друга, — продолжил Тристан, обращаясь к матери. — Мы собираемся отправиться на поезде в Сан-Паулу. С помощью моего брата Шикиниу я хочу найти там работу на автомобильном заводе. Мама, мне нужен его адрес.

Изабель впервые услышала о третьем брате. Лицо его матери вытянулось, но потом она хитро прищурилась.

— Еще один паршивец, — сказала она. — Ни гроша домой не присылает, а ведь уже разбогател, «жуки» делает, на которых все ездят. Если бы аптекарь дал мне приличное лекарство, никто бы из вас, паршивцев, не обременял собою Мать-Землю.

Девочка у очага спросила:

— А ее мы тоже будем кормить? Теста хватило только на восемь лепешек.

— Отдай ей мою долю, — ответил Тристан.

— Нет, тебе нужно копить силы, — сказала Изабель, хотя у нее все плыло перед глазами от голода. В голове звенело, а в желудке будто кошки скребли… Неужели бедняки постоянно испытывают эти ощущения? Она пересчитала людей в хижине, и у нее получилось шесть человек, включая спящего. — Тристан по движению зрачков Изабель угадал ее мысли.

— Есть еще бабуля, — пояснил он.

Из вороха циновок и мешков в самом дальнем и сумрачном углу хижины с доброй улыбкой поднялось странное существо, которое, казалось, состояло из тощих темных лохмотьев и костей. Старая изможденная женщина в лазурном ситцевом платке в горошек, обернутом вокруг головы наподобие чалмы, шаркая, двинулась к ним, шаря рукой по залатанной стене хижины, чтобы не потерять дорогу. Глаза ее были лишены зрачков, а кожа напоминала растрескавшуюся от засухи черную землю.