Брайар-роуд - [2]

— Мальчики еще не приехали, — извиняется она. Потом добавляет, что они уже в пути; оба будут здесь минут через десять. И предлагает мне чаю.

— Спасибо, — говорю я. Хочешь не хочешь, а отказываться нельзя.

Предоставленный самому себе, отец не находит ничего лучшего, кроме как задать мне демонстративно грубый вопрос.

— Так значит, вы этим живете? — спрашивает он. — В смысле, зарабатываете на жизнь?

— Нет, что вы, — отвечаю я. — У меня есть обычная дневная работа. В офисе.

— А это, стало быть, хобби?

— Я бы так не сказала, — говорю я и улыбаюсь без всякой обиды. Если возникает напряжение, его надо снимать сразу же.

— С чего вы вообще этим занялись? — спрашивает он.

Я вкратце рассказываю ему, как еще в молодости открыла в себе эту способность: моя родственница попала в беду, и я это почувствовала, хотя мы тогда находились в разных странах. Сейчас вряд ли уместно добавлять, что эта родственница была моим близнецом и что спасти ее я не смогла.

— Женская интуиция, — комментирует отец.

— Если угодно.

Он скользит взглядом по моему жакету.

— Ходите в церковь? — видимо, решил, что это мой костюм для воскресной службы.

— Нет, — отвечаю я.

— Аналогично, — у него тон игрока, который нехотя соглашается на ничью. В этот момент возвращается жена с подносом. Ее сопровождает молодая женщина. По моему впечатлению, ей около двадцати, и она на шестом или седьмом месяце беременности. Плохая кожа замаскирована умело наложенной косметикой; тяжелые ресницы, идеальные зубы. Это вторая дочь. Она садится рядом с матерью на диван и берет под свое начало чайник с чашками.

Мать спрашивает про дочку Шоремов, но я мало могу добавить к тому, что она уже знает. Между матерью и дочерью Шорем все в порядке, говорю я, и это почти правда. Принцип конфиденциальности никто не отменял. В этот дом меня пригласили как раз потому, что хозяева прослышали о случае с дочкой Шоремов. Она отправилась с друзьями на фестиваль — мать дала на это свое согласие, хотя муж матери был против — и пропала. Родные сообщили в полицию, но это не принесло результатов. Газетные призывы тоже оказались бесплодными. Тогда к ним пришла я, посидела немного в комнате дочери, и это дало мне основания заявить матери, что с ее дочкой не произошло ничего плохого. Со временем она получит от нее весточку, сказала я; ее дочь в Лондоне, и она счастлива. Она действительно жила в Лондоне и была счастлива — с другой молодой женщиной, о чем я тоже могла бы известить мать, которая обратилась ко мне, услышав об истории с юношей из Пула, не вернувшимся с вечерней прогулки. Он терпит лишения в городе, куда попал по важной для него причине, сказала я его родителям; а год спустя он пришел домой и признался, что ночевал на улице в Саутгемптоне, где живет девушка, о которой они и слыхом не слыхали.

— Он забыл, кто он такой, — поясняю я. Эта саутгемптонская история — часть моих верительных грамот, подтверждение моей компетентности. Я не изображаю из себя кудесницу. Некоторым дано слышать звуки, которых не слышат другие. У кого-то язык способен различать оттенки вкуса, неуловимые для остальных, а у кого-то нос чувствует десяток составляющих в запахе, который другие воспринимают как единый аромат. Здесь примерно то же самое, говорю я.

Отец пропускает мои речи мимо ушей. Несколько раз во время беседы я замечаю, что он не сводит глаз с моего рта. Мне приходилось слышать, что губы — лучшая деталь моей внешности. Вдобавок я приложила усилия к тому, чтобы мой голос звучал мелодично. Когда я только начала говорить, он был чуть выше, а его тембр — чуть резче. Отцу мой голос по душе, это я вижу, хотя в целом он склонен отнестись ко мне с неприязнью. Но он из тех мужчин, которым нравятся женщины, да и они по большей части находят его привлекательным. Это очевидно. Несколько лет назад он нарушал святость брачных уз, говорят мне его глаза, а взгляд, ненароком брошенный на него женой, подтверждает это; я уверена, что когда-нибудь он изменит ей снова.

— Я не даю никаких обещаний, — предупреждаю я их обоих с самым чистосердечным видом. Кое-кто думает, что мне достаточно всего лишь открыть какую-то тайную дверцу и прислушаться. Однако все не так просто; я объясняю, что не всегда могу поймать нужную волну. — Каждый случай — особый, — добавляю я. — Но, возможно, мне удастся вам помочь.

На этом необходимое вступление закончено. У отца нет вопросов; жену интересуют практические подробности. Нужен стол, но все согласны, что в кухне не та обстановка. Стол придется вынести в гостиную. Дополнительные стулья уже одолжили у соседей, говорит жена, как пациент, считающий своим долгом сообщить врачу, что выполнил его указания и явился на обследование натощак. На улице тормозит машина.

— Вот и мальчики! — восклицает жена. Ей не терпится начать. Она вскакивает, но машина чужая; сыновья еще не приехали.

— Можно пока взглянуть на ее комнату? — спрашиваю я.

Отец интересуется, зачем. Так легче настроиться, объясняю я.

— Не понимаю, что это значит, — досадливо бросает он мне, точно иностранке, которая отнимает у него время, лопоча что-то на своем нелепом языке. — Пойду принесу стулья.