Братья - [40]
Вокруг смеялись, паясничали, плясали и хохотали десятки других масок — обезьян, клоунов, причудливых носов любой формы и цвета, темных кругов вместо глаз, загадочных вуалей, спадающих до подбородка, фальшивых бород и усов, окрашенных кровью клыков, рогов на лбу и затылке, огромных париков, похожих на снопы соломы, шляп размером с журавлиное гнездо, чертей, свиней, лошадей, собак и среди них две волчьи маски, тесно сошедшиеся друг с другом, будто для любовной игры. Миллисента что-то сказала, и они вдвоем стали выбираться из толчеи. Михаил еле поспевал следом. Те — впереди не замечали его. Герцогиня держала своего спутника за руку, а он тянул ее к себе, пытаясь увлечь в одну из стоящих рядами гондол. Михаил подобрался совсем близко. Но герцогиня освободилась от настойчивых объятий и указала вглубь улицы. Она звала следовать за ней. Михаил показалось, что волк хочет столкнуть свою спутницу в воду. Пьяным голосом, прикрыв лицо плащем, он затянул песню. Волк отпрянул, и они пошли дальше. За поворотом очутились на задворках дома герцогини. Отсюда дом был неузнаваем. Миллисента остановилась на пороге, взяла незнакомца за руку и увлекла вглубь. Она манила любовным свиданием. Немного выждав, Михаил пошел следом. Впереди слышны были шаги. Они зашли в комнату, Михаил остался за порогом. Волк потянулся, пытаясь сорвать маску с лица Миллисенты, та отстранилась, будто играя, подожди, жарко, открыла окно и взяла колокольчик. Стражник пробежал в комнату мимо отпрянувшего в сторону Михаила. И следом вошла Мати. Волк метнулся к стене, ближе к окну.
— Альберт. — Закричала Мати. — Это он.
— Сними маску. — Приказала герцогиня. — Карнавал закончился.
Еще не понимая, чем грозит ему западня, человек открыл лицо.
Вольпик — один из тех, кто обнаружил Альберта. Взгляд его метался. Он увидел Михаила, и все понял.
— Это ты убил Альберта. — Сказала Миллисента. — Говори. Это ты. Ты заманил его и убил.
Вместо ответа Вольпик еще раз обвел взглядом комнату, ища спасения, вскочил на подоконник и, не раздумывая, прыгнул. Глухо плеснула вода. Герцогиня выглянула и, не давая никому подойти, закрыла окно.
— Все могут уйти. — Объявила она. — А ты останься.
— Я не стала останавливать его. — Сказала она Михаилу. — Чтобы ничего не объяснять. Открыв окно, я подсказала ему путь.
— И он ушел.
— Я гляжу в это окно каждый день. Год назад, как мне рассказали, вода стала подмывать стены, и это место завалили камнем. Они чуть заметны под водой. Потому здесь нет лодок. Когда я выглянула, тело еще было там. Мне не нужно проявлять излишнее любопытство.
— Ты все рассчитала. — Михаил замер.
— Да. — Миллисента пожала плечами. — Мне нужно быть расчетливой. Оставаясь женщиной. А карнавал, действительно, закончился. Погода наладилась, и корабли стоят, готовые тронуться в путь. Пора.
Карина
Испытания лишь укрепили мою веру в Господа. Никогда я не позволяла ни слезам, ни отчаянию заглушить Его голос. Он давал мне терпение и надежду. Превратности судьбы и страх перед неизвестностью не смогли поставить меня на колени, а смирение помогло сохранить веру в Его заступничество. Хоть были минуты, когда Дьявол подступал совсем близко. Пока время не заглушило память, я решила перевести на язык письма то, что кажется почти невероятным для устного рассказа. Прочтя, недоверчивый усомнится еще более. Но не для таких я описываю события прошлых лет, которые вижу так ясно, как если бы они случились вчера. Кажется, как много отпущено за жизнь одного человека. Я не хочу развлекать людей равнодушных и черствых. Страдания, как и сочувствие, отпущены каждому своей мерой. Алчные, ненасытные желания, за которыми я вижу страсть к недостойному самоутверждению, и противные этому заботы о спасении для вечной жизни, все они перетекают в сосуде нашей души, подобно песку в часах. Каждая такая песчинка — след исчезающего времени, достойного размышления о цене наших приобретений и наших потерь. Когда я представляю себе глаза, которые будут просматривать эти страницы, пробегать по описанию моей судьбы, я не могу сказать, что отношусь к будущему читателю с безразличием. Я ищу в нем сопереживания и даже оправдания, которое не могу дать себе сама, потому что (и я не боюсь в этом признаться) более всего страшусь Страшного Суда. Уповая на Его милосердие, сама я стараюсь судить себя примерно и строго. Звездочеты утверждают, что есть линия судьбы, записанная в небесах и зависящая от расположения светил при рождении. Но есть, как я убедилась, и линия предназначения, указанная Высшей волей. Внешние обстоятельства в ней — всего лишь знаки, диктующие время и место выбора, а несчастья и испытания — вехи, позволяющие зрячему найти путь. Многое из того, что я описываю, я чувствую более, чем могу объяснить с достаточной степенью убедительности. Здесь следует употребить определение, которое латиняне называют словом юститиа. Оно означает, что любому событию следует давать ту оценку, которое оно заслуживает, и помнить, что нет на свете ничего более достойного, чем любовь к Богу. Живи с ней, молись, не пытайся загадывать, и Он явит свою волю. Так бы я ответила на главный вопрос.
