Братья - [8]
— С виду он вполне благообразен, — сказал наконец Мануил. — А знания его пускай проверяют Фотий да Лев Математик.
— Я справлялся о нем у Льва, — заметил Варда. — Лев доволен талантами твоего родственника, Феоктист. Я думаю, пускай он пока учится у наших мужей сам, а позже, если мы увидим, что царю требуется специальный учитель, мы пригласим этого юношу снова.
И Варда милостиво разрешил Константину подняться.
Логофет вывел его из консистории, вручил кошелек с деньгами, потом подозвал служителя и поручил ему отвести юношу к выходу.
Они стояли в самом центре города — на площади Августеон и смотрели на статую Августы — святой Елены. Их ослепляло солнце.
— Сначала, как ты хотел, господин, книжные лавки, — сказал слуга Андрей. — Сейчас не все открыты, к вечеру их будет больше.
Константин увидел столы, лавки, развалы, тянущиеся вдоль площади. Здесь были тяжелые древние свитки, писанные непонятными знаками — иероглифами, книги арабов, математические таблицы, пьесы древних греческих писателей, трактаты на духовные темы, молитвенники. Что ж, теперь он станет сюда ходить ежедневно и постепенно просмотрит все, решил Константин.
Странные люди встречались им на пути. Они громко говорили, красиво жестикулировали. Некоторых окружали слушатели.
— Прежде чем назвать человека вором, надо внимательно исследовать мотивы его поступка и способы произведенного им действия, — внушал один пожилому крестьянину в застиранной тунике и грязной обуви, завязанной на ногах крест-накрест.
— Всякий, кто нарушил постановление эпарха, заслуживает плетей, но это вовсе не значит, что… — говорил другой.
— Что это за люди? — спросил Константин.
Андрей презрительно махнул рукой.
— Это адвокаты, показывают свое искусство, ждут, не наймет ли их кто вести судебное дело… А вот здесь, господин, — Андрей указал на ряд домов вдоль улицы, — есть тоже интересное для тебя. Здесь работают каллиграфы, переписчики книг.
Сейчас, в жару, окна и двери мастерских — эргастерий были открыты и можно было стать рядом с каллиграфом и смотреть, как он, обмакнув острое гусиное перо в рог, наполненный чернилами, вырисовывает букву за буквой. Потом берет другое перо, павлинье, отточенное иначе, и выводит на полях цветными чернилами кораблик, голубые волны и золотые солнечные лучи. Это казалось чудом: только что был пустой лист, и вот уже буквы, говорящие о радости, нечаянной встрече или о горе и потере близкого человека.
В детстве Константин писал пером на пергамене, но чернила были другие — расплывались от влаги. Потом в Солунь перебрался ремесленник, умевший делать чернила из сока дубовых орешков, они не смывались водой, их можно было лишь соскоблить острым ножом.
Когда они отошли от эргастерий, Андрей спросил:
— Почему так — греческие книги есть, латинские — есть, даже у арабов свои книги, а у славян нету. Почему бог не дал славянам книгу?
Константин и сам не знал почему. Нечего ему было ответить.
На главной улице, Месе, как и вчера, было людно.
Армяне, персы, славяне, итальянцы, евреи, арабы работали в лавочках, торговались у прилавков, стояли, подперев стены, и разглядывали прохожих.
Отражая яркие лучи, ослепляли глаза изделия ювелиров.
Потом пошли свечные лавки. Хозяева на глазах у прохожих из обломков свечей отливали новые.
Бородатый старик с повязкой на левом глазу выдувал из раскаленного стекла сосуды. Вокруг стояли зеваки. Один сосуд лопнул, и осколок угодил какому-то неосторожному в щеку.
Иногда толпа посреди улицы расступалась. Верхом на конях в окружении свиты проезжали важные сановники, в окружении прислужниц проехала богато одетая женщина.
— Жена эпарха, градоначальника нашего, — узнал Андрей, — в монастырь на богомолье едет.
Он помахал одной из прислужниц рукой, и та, чуть отстав, ему ответила.
Сначала Константин не понял, что за люди лежат между мраморных колонн, под прекрасными статуями. Одетые в грязные лохмотья, они тянули руки к проходящим мимо и умоляли о помощи.
— Больные, — объяснил Андрей, — съехались отовсюду, надеются, что их тут вылечат… Господин, позволь обратиться к тебе с просьбой? Зайдем к моему отцу. Мне редко удается навестить его.
Они свернули на боковую улицу. Даже сейчас, в разгар дня, здесь были сумерки и стоял удушливый запах, от которого кружилась голова. Здесь жил мастеровой люд Константинополя — плотники, каменщики, красильщики шелка.
Наконец они дошли до булочной, которой владел отец Андрея.
— Эй, отец, это мой новый господин, он тоже из Солуни, как и ты! — закричал Андрей уже издалека.
Отец в это время отпускал два хлеба пожилому мужчине.
— Отец, дай нам воды, господин измучился, пока мы дошли!
— Да не покинет радость тебя, молодой господин! Как хорошо, что ты осчастливил мой дом своим приходом! — поздоровался отец. Потом он повернулся к сыну. — Вода у нас свежая, на обычном месте. Да не из общей посуды дай юному господину попить, а из отдельной — для хорошего гостя.
Пожилой покупатель не уходил. Он недовольно топтался, разглядывая хлеб, кряхтел, а потом спросил:
— Что, сегодня снова хлеб у тебя полегчал?
— Можно подумать, это от меня зависит, — возмутился отец Андрея. — Словно ты не знаешь: каждое утро эпарх сообщает, в какой форме выпекать хлеба. И все булочники города пекут хлеб именно в такой форме. Сегодня ты за три обола получаешь средний хлебец, дней через десять за те же три обола получишь другой. А привезут зерно из Фракии, и ты за свои три обола получишь вот такой хлеб! — Отец Андрея показал, какой это будет огромный хлеб.
