Братья Волф - [22]
Собачка сдохла.
— Господи, она, кажется, сдохла, — сказал я, оглянувшись на остальных.
— Чего?!
— Говорю вам. Идите гляньте.
Руб влез рядом со мной, и ему осталось только согласиться.
— Ни фига себе, и точно, — смеясь, подтвердил он с ограды остальным. — Наверное, из-за нас несчастную козявку хватил сердечный приступ.
— Да ну?
— Или удар.
— Ох ты, — сказал я, — что же мы натворили?
— А что за собака?
Руб вышел из себя.
— А я, блин, знаю?! — заорал он на Сыра. — По-моему, этот… этот…
— Шпиц, — ответил я за него.
— А че это за фигня — шпиц?
— Ну, знаете, — объяснил Сыр остальным, — такая пушистая, на крысу похожая… Наверное, лаял, пока не надорвался.
Даже попугаи в клетке мрачно глядели вниз, на дохлую собачонку.
— Надо что-то делать, — сказал Руб.
— Например? Рот в рот?
— Гляди, она дрожит.
— О, ну здорово, ага.
Я спрыгнул к соседям, стянул с себя фуфайку и завернул в нее пса. Руб тоже перелез, а остальная братия зырила с изгороди, как мы гладим пушистую крысообразную собачку, раздумывая, в самом ли деле она отдает концы.
Минут через пятнадцать появился и сосед — пятидесятилетний чувак, у которого язык был злее, чем у нас всех вместе взятых. Вообще говоря, он, в принципе, держал себя в руках, когда метнулся во двор, обозвал нас так и эдак, подхватил своего шпица — по кличке Пушок, кстати, — и помчался к ветеринару.
— Как думаешь, выживет? — спрашивали мы друг друга, вернувшись к себе.
— Не знаю, чувак.
Мало-помалу все разошлись. Грег последним.
— Ну, мужик, — качал он головой, уходя, — я и забыл, как оно все у вас.
— Прежние деньки, ага?
— Точно. — Он кивнул. — Дурдом.
— Именно.
Все и правда было как в прежние времена, но я знал, что бессмысленно думать, будто они продолжатся. Мы оба знали, что в следующий раз он объявится, когда придет отдать долг или часть долга. Так уж оно обстояло в жизни.
Вечером случилось то, что должно было случиться. Сосед.
Он явился указать родичам, что они не в состоянии приглядеть за нами с Рубом, и поскольку только у Руба остались какие-то деньги, то он и заплатил мужику за ветеринара.
Кстати, со шпицем Миффи все обошлось. Это был просто слабенький сердечный припадок. Бедная собака-крыска.
Но для нашей мамули эта история оказалась, можно сказать, последней каплей.
Она усадила нас за кухонный стол, а сама ходила вокруг, орала на нас и отчитывала не дай-те бог. Она даже совала нам под нос деревянную ложку, хотя не лупила нас ею с тех пор, как мне исполнилось десять. Уверяю вас, мы поняли, что она запросто треснет по башке.
— Когда вы уже уйметесь? — орала она. — Сажать друг другу фонари, чертову соседскую собачку доводить до инфаркта. Это позорище… Мне за вас обоих стыдно. В который раз!
Даже отцу оставалось сидеть в углу, не открывая рта. Он не смел вставить и слова, боясь попасть под раздачу.
Под конец она совсем разъярилась, хватала очистки из кухонной раковины и, вместо того чтобы бросить в ведро, швыряла на пол, потом поднимала и швыряла снова, теперь мне под ноги.
— Вы как животные! — завопила она громче прежнего. А закончила фразой, которая, кажется, неизменно задевала нас больше всего:
— Пора взрослеть!
Нечего и говорить, что мы с Рубом собрали разбросанный мусор и вынесли за дверь, где и остались. Возвращаться в дом мы боялись.
Сара из окна смотрела на нас и, качая головой, улыбалась сквозь боль. Смеялась, и от этого мы и сами немного развеселились. К Рубу тут же вернулась его решимость.
— Мы обязательно выловим этого Паттерсона, — сказал он. — Не думай.
— Надо, надо, — согласился я.
Потом, ближе к ночи, я размышлял о событиях дня: ведь теперь я был должен Рубу еще и свою половину ветеринарного счета. Дела и впрямь покатились под гору, говорю вам.
— Чертов шпиц, — сказал я.
— Ха, — фыркнул Руб, — шпиц со слабым сердцем. Да уж, такое могло случиться только с нами.
Какой-то мужик стоит передо мной на проселочной дороге. Восход.
Смотрит на меня.
Я на него.
Стоим, между нами где-то метров десять, пока наконец я не нарушаю молчание.
— Ну? — спрашиваю я.
— Что «ну»? — слышу в ответ.
На мужике какой-то халат; мужик скребет бороду и пытается вытряхнуть камешек из сандалии.
— Ну, не знаю. — Это лучшее, что мне приходит в голову. — Ты, вообще, черт побери, во-первых, кто?
Он улыбается.
Смеется.
Стоит.
Подготовившись, повторяет вопрос и тут же отвечает:
— Кто я, черт побери? — Короткий смешок. — Я — Христос.
— Христос? Ты правда существуешь?
— А то, блин.
Я решаю Его проверить.
— Ну а тогда кто я?
— А мне все равно, кто ты. — И Он идет ко мне по дороге, все пытаясь вытряхнуть камень из тапка. — Чертовы сандалии. — Он шкрябает подошвой оземь, и продолжает: — А вот какой ты — это, знаешь ли, другое дело.
— И какой?
— Жалкий.
— Ага.
Я жму плечами, соглашаясь.
— Тут я могу помочь, — продолжает Он, и я ожидаю дежурной цитаты, которыми кормят нас все эти толкователи Писания, что ежегодно совершают паломничество в нашу школу. Но нет.
Вместо этого Он протягивает мне бутылку с какой-то красной жидкостью и жестом показывает «До дна».
Я спрашиваю:
— Это что?
— Вино.
— Да?
— Вообще-то, нет. Это красная микстура. Пить тебе рановато.
— А-а… так ты зануда.
— Ну, я тут ни при чем. Уж поверь, это не я придумал. Это мой старик не разрешит налить тебе настоящего. Так что претензии к Нему.
Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора.
Пять братьев Данбар жили в идеальном хаосе своего дома – без родителей. Пока однажды вдруг не вернулся отец, который когда-то их оставил. У него странная просьба – он хочет, чтобы сыновья согласились построить с ним мост.Откликается Клэй, мальчик, терзаемый давней тайной.Что случилось с ним в прошлом?И почему он должен принять этот вызов?«Глиняный мост» – история подростка, попавшего в водоворот взрослой жизни и готового разрушить все, чтобы стать тем, кем ему нужно стать. Перед ним – только мост, образ, который спасет его семью и его самого.Это будет чудо.
Жизнь у Эда Кеннеди, что называется, не задалась. Заурядный таксист, слабый игрок в карты и совершенно никудышный сердцеед, он бы, пожалуй, так и скоротал свой век безо всякого толку в захолустном городке, если бы по воле случая не совершил героический поступок, сорвав ограбление банка.Вот тут-то и пришлось ему сделаться посланником.Кто его выбрал на эту роль и с какой целью? Спросите чего попроще.Впрочем, привычка плыть по течению пригодилась Эду и здесь: он безропотно ходит от дома к дому и приносит кому пользу, а кому и вред — это уж как решит избравшая его своим орудием безымянная и безликая сила.
«Подпёсок» – первая книга из трилогии «Братья Волф» Маркуса Зусака. Наши чувства странны нам самим, поступки стихийны, а мысли обо всём на свете: о верности крови, о музыке девушек, о руках братьев. Мы улыбаемся родителям, чтобы они думали: всё в порядке. Не всякий поймет, чем мы живем: собачьи бега, кража дорожных знаков в ночи или и того хлеще – тайные поединки на ринге. Мы голодны. Голод терзает нас изнутри, заставляет рваться вперед. Мы должны вырасти; ползти и стонать, грызть, лаять на любого, кто вздумает нам помешать или приручить.
«Против Рубена Волфа» – вторая книга из трилогии «Братья Волф» Маркуса Зусака. Наши чувства странны нам самим, поступки стихийны, а мысли обо всём на свете: о верности крови, о музыке девушек, о руках братьев. Мы улыбаемся родителям, чтобы они думали: всё в порядке. Не всякий поймет, чем мы живем: собачьи бега, кража дорожных знаков в ночи или и того хлеще – тайные поединки на ринге. Мы голодны. Голод терзает нас изнутри, заставляет рваться вперед. Мы должны вырасти; ползти и стонать, грызть, лаять на любого, кто вздумает нам помешать или приручить.
«Когда плачут псы» – третья книга из трилогии «Братья Волф» Маркуса Зусака. Наши чувства странны нам самим, поступки стихийны, а мысли обо всём на свете: о верности крови, о музыке девушек, о руках братьев. Мы улыбаемся родителям, чтобы они думали: всё в порядке. Не всякий поймет, чем мы живем: собачьи бега, кража дорожных знаков в ночи или и того хлеще – тайные поединки на ринге. Мы голодны. Голод терзает нас изнутри, заставляет рваться вперед. Мы должны вырасти; ползти и стонать, грызть, лаять на любого, кто вздумает нам помешать или приручить.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.