Братья Вариони - [4]

- Джо, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Ты ведь сжигаешь себя в этом вашем отвратительном подвале. Я хочу, чтобы ты все бросил и вновь вернулся к роману.

- Сара, пожалуйста. Даешь мне слово, что не будешь ругаться, если я тебе кое-что скажу?

-Даю.

- Мы делаем новую песню. Я уже подал Сонни заявление об уходе. Как полагается, за две недели. Теперь для него будет писать Лу Гангин.

- Неужели Сонни знает?

- Ну конечно, я ему сказал.

- Он не захочет Лу Гангина. Он хочет тебя.

- Он хочет Гангина, - сказал Джо. - Зачем я тебе проговорился?

- Он тебя обхитрит, Джо. Он тебя обхитрит и не отпустит. Поедем со мной в Калифорнию, - попросила я. - Хотя бы сядь со мной в поезд. Ты выйдешь, где и когда пожелаешь. Ты сможешь...

- Пожалуйста, Сара, замолчи.

Я упросила профессора Вурхиза поехать повидаться с Сонни, пока Джо провожал нас с папой. Сама я не могла этого сделать. Я бы не выдержала холодный взгляд его скучающих глаз, заранее разгадавший мою несчастную хитрость.

Сонни принял профессора Вурхиза в подвале, и все время, пока старик был там, играл на рояле.

- Профессор, садитесь, пожалуйста.

- Спасибо. Вы очень хорошо играете, сэр.

- У меня мало времени, профессор. На восемь назначена встреча.

- Очень хорошо. - Профессор сразу приступил к делу. - Насколько я понял, Джозеф пишет для вас слова, и скоро его место должен занять молодой человек по фамилии Гангли.

- Гангин, - поправил его хозяин. - Нет. Кто-то вас разыграл. Джо пишет лучше всех. А Гангин просто мальчик.

Тогда профессор Вурхиз сурово произнес:

- Ваш брат - поэт, мистер Вариони.

- Я думал, он прозаик.

- Скажем так. Он - писатель. И очень хороший писатель. Я считаю, что он гений.

- Как Редьярд Киплинг и прочие?

- Нет. Как Джозеф Вариони.

Сонни наигрывал что-то грустное на низах, то легко пробегая по клавишам, то сильно ударяя по ним. И профессор, сам того не желая, слушал его.

- Почему вы так уверены? - спросил Сонни. - Почему вы уверены, что после того, как он годами будет перебирать слова, кто-нибудь не скажет ему, что он неудачник?

- Мистер Вариони, я думаю, Джозеф должен использовать свой шанс, ответил профессор Вурхиз. - Вы читали что-нибудь, написанное вашим братом?

- Он показывал мне рассказ о том, как дети идут из школы. Вшивенький рассказик. Там ничего не происходит.

- Мистер Вариони, - сказал профессор, - вы должны его отпустить. Вы имеете на него страшное влияние. Освободите его.

Сонни вскочил и застегнул все пуговицы на пиджаке своего стопятидесятидолларового костюма.

- Мне пора. Прошу прощения, профессор.

Профессор пошел следом за Сонни наверх. Они надели свои пальто. Лакей открыл дверь, и они вышли на улицу. Сонни подозвал такси и предложил профессору подвезти его, но профессор вежливо отказался.

Но он все-таки сделал последнюю попытку.

- Вы твердо решили впустую сжечь жизнь вашего брата? - спросил профессор Вурхиз.

Сонни отпустил такси, в которое уже хотел садиться. Он повернулся к профессору лицом и ответил ему совершенно правдиво.

- Профессор, я хочу слушать музыку. Я из тех людей, что ходят по ночным клубам. Но я бы не мог пойти в ночной клуб, если бы там какая-нибудь девочка пела слова Лу Гангина на мою музыку. Я не Моцарт. Я не пишу симфоний. Я пишу песни. У Джо слова получаются лучше, чем у кого бы то ни было, что бы он ни писал, джаз, любовную штучку или плясовую. Я с самого начала это знал.

Сонни закурил сигарету и выпустил дым, не разжимая губ.

- Я выдам вам тайну, - сказал он. - Я ужасно мучаюсь, когда слушаю музыку. Поэтому я не могу отказаться ни от чьей помощи.

Он кивнул профессору, сошел с тротуара на мостовую и сел в подкатившее такси.

Наверно, моя чувствительность притупилась в результате нормально-счастливой жизни, которую я веду. Долгое время после смерти Джо Вариони я старалась обходить те места, где играли джаз. Потом в педагогическом колледже я встретила Дугласа Смита, влюбилась в него, и мы отправились на танцы. Когда оркестр заиграл песню братьев Вариони, я почувствовала себя предательницей, поняв, что могу использовать слова и музыку братьев Вариони в качестве опознавательных знаков моего нового счастья для будущих ностальгических воспоминаний. Я была очень молода и очень влюблена в Дугласа. У него же было одно удивительное негениальное качество, у моего Дугласа... Его руки всегда хотели меня обнять. Я думаю, если какая-нибудь женщина в память о мужчине когда-нибудь захочет написать оду вечной любви, для убедительности ей обязательно надо будет вспомнить, как этот мужчина брад ее лицо в свои ладони и всматривался в него, по крайней мере, с вежливым интересом. Джо всегда был слишком несчастным, слишком упрямым, слишком занятым своей неудовлетворенной гениальностью, чтобы иметь время или желание всмотреться если не в мое лицо, то в мою любовь. Вот так случилось, что мое заурядное сердечко своим боем проводило старую любовь и встретило новую.

В течение семнадцати лет, что прошли после смерти Джо Вариони, я часто вспоминала о его трагедии. И мне становилось очень больно. Бывало, мне приходили на память целые предложения из его незаконченного романа, который он мне читал, когда я была студенткой второго курса в Уэйкроссе. Странно, чаще всего они являлись мне, когда я купала ребятишек, не знаю уж почему.