Братья Sisters - [3]

— Очень некультурно, знаете ли, говорить о человеке так, будто он — пустое место.

Чарли растерялся, не зная, то ли смеяться, то ли врезать наглецу.

— Он что, чокнутый? — спросил у меня братец.

— Попрошу вас впредь следить за речью, — предупредил я ревуна. — Мой братец приболел.

— Ничего я не болен, — возразил Чарли.

— И еще он стесняется проявлять щедрость, — добавил я.

— С виду он и правда болен, — заметил незнакомец.

— Дьявол! Говорю же: я не болен!

— Болен, — напомнил я. — Слегка.

Терпение Чарли достигло предела. Я же тем временем вложил в руки нытику несколько лепешек. Взглянув на них, мужичок судорожно вздохнул и вновь расплакался. Он кашлял и дрожал как осиновый лист.

— Вот таким я его и встретил, — объяснил я Чарли.

— Что с ним не так?

— Он не сказал.

Я обратился к ревуну:

— Сэр, да что с вами такое?

— Они ушли! — пуще прежнего расплакался незнакомец. — Все ушли!

— Кто? — поинтересовался Чарли.

— Без меня ушли-и! Я тоже хочу-у! С ними! Ну почему меня не взяли?!

Выронив лепешки и взяв лошадь под уздцы, он побрел прочь. Через каждые десять шагов он останавливался и, запрокинув голову, вновь принимался реветь. Мы же с братцем собрали вещи.

— Я так и не понял, что с ним, — признался Чарли.

— Сошел с ума от горя.

К тому времени как мы взобрались в седла, мужичок скрылся из виду. Причина его слез так и осталась для нас тайной.

Глава 4

Ехали молча, думая каждый о своем. У нас с Чарли есть негласный договор: не гнать лошадей сразу после еды. При нашей профессии трудностей в жизни и так хватает, поэтому маленькими радостями не брезгуем: какие-никакие, а приятность и утешение.

— В чем провинился этот Герман Варм? — спросил я.

— Взял что-то у Командора.

— И что же?

— Скоро узнаем. Главное — потом убить его.

Чарли ехал чуть впереди, я — сзади. У меня назрел один вопрос, и хотелось обсудить его с братцем. Давно хотелось, еще до прошлого задания.

— Странно. Ты не находишь, Чарли? Командор вселяет ужас в сердца людей, и все равно находятся глупцы, которые крадут у него.

— У Командора много денег. Деньги привлекают воров. Что тут странного?

— А как? Как воры у него крадут? Командор — тип осторожный, свое богатство бережет.

— И дела у него в каждом уголке страны. Нельзя быть в двух местах одновременно, не говоря уже о сотне. Вот так он и становится жертвой обстоятельств.

— Жертвой обстоятельств?!

— Что, нет? Для защиты своего состояния Командор просто вынужден прибегать к услугам таких людей, как мы.

— Жертва обстоятельств! Ну не смешно ли?

Я даже решил спеть балладу в честь бедняжечки Командора:

За вуалью цветов скрыты слезы его,

Дошла весть из града большого.

— Да будет тебе! Хватит!

Невеста ушла гулять далеко

в лучах заката златого.

— Тебе просто завидно, что меня назначили главным.

Он в чувствах ошибся и платит с лихвой,

приняв улыбку за милость.

— Вот только попробуй еще раз заговорить со мной об этом.

Ее окрутил молодец удалой,

пропала любовь, какая не снилась.

Чарли невольно улыбнулся.

— Что это за песня?

— Так, подслушал где-то.

— Грустная.

— Все лучшие песни грустные.

— Так говорила матушка.

Помолчав, я поправил Чарли:

— Грустные, от которых взаправду грустно.

— Ты весь в нее.

— Зато ты нет. Впрочем, и на отца ты не особо похож.

— Я весь в себя.

Этой невинной фразой Чарли дал понять, что разговор окончен. Он отъехал еще дальше вперед, и я посмотрел ему в спину. Братец знает, если ему смотрят в затылок. Вот он пришпорил Шустрика и поскакал быстрее, я — следом. Мы ехали как обычно, с привычной скоростью, не спеша, и все же казалось, будто я гонюсь за Чарли, боясь отстать.

Глава 5

Зимой, даже поздней, дни короткие. Вскоре мы остановились в сухой лощинке на привал. В штампованных приключенческих романах есть такие сцены: два грозных всадника после дневного перехода усаживаются перед костром и травят байки, поют сальные песенки о смерти и выпивке. На деле же, когда целый день мозолишь зад в седле, больше всего охота упасть и уснуть. Так я, собственно, и поступил: улегся спать, толком даже не поев.

Утром, когда я натягивал сапоги, что-то кольнуло меня в левый большой палец. Перевернув сапог, я постучал по пятке. Думал, выпадет лист крапивы. Но нет, из сапога на спину шлепнулся здоровенный мохнатый паук. В глазах у меня тут же помутилось, сердце принялось бешено колотиться. Пауков, змей и прочих ползучих тварей я жутко боюсь, и Чарли, помня об этом, пришел мне на помощь. Кончиком ножа он поддел и отшвырнул его в костер. Паука скукожило, и он задымился, что твой бумажный катышек. И поделом ему!

По спине пробежались мурашки, и я заметил:

— Силен был, скотина.

Меня охватил жар, пришлось лечь. Чарли обеспокоился, сказал, что цвет лица у меня нездоровый, и поскакал в ближайший город за доктором.

Доктор — было видно — ехать с Чарли не хотел. Или хотел, но не очень: всякий раз, когда братец отходил подальше, я, будто сквозь туман, слышал, как медик его проклинает. Мне вкололи какое-то лекарство или противоядие, от которого стало хорошо-хорошо, закружилась голова. Я словно выдул добрую порцию бренди: хотелось простить всех и все, выкурить целую гору самокруток. Потом я заснул мертвецким сном и продрых целые сутки.