Братья - [91]

– Не сказал, что я не хотел убивать Тиграна. Это был несчастный случай. Рубен не сказал тебе об этом, да?

Мина не моргнула и глазом, не шевельнулась ни на сантиметр. И тем не менее Аво заметил, как она внезапно изменилась. В ее глазах появилось что-то новое – они стали чужими.

– Я хотел… Я хотел всего лишь травмировать его, – продолжил Аво, надеясь смягчить подробным признанием Мину. – Я не знаю, что тебе сказал Рубен, но хочу прояснить этот вопрос до конца. Так вот, я рассчитывал, что Тигран сломает ногу и не сможет поехать в Париж с тобой. Да, не очень-то приятно об этом говорить, но тогда я был совсем мальчишкой, и мне хочется, чтобы ты знала правду. Мы же договорились быть искренними. Я не хотел того, что произошло на самом деле.

Мина села, и по ее позе Аво понял, что услышанное было для нее новостью. Рубен обманул его – он ничего не говорил ей о смерти Тиграна. Он солгал, чтобы устранить его со своего пути, и Мина только сейчас узнала о том, что случилось на море.

Она сидела в луже от вечного дождя, который здесь никогда не прекращался, который лил снова и снова; того же дождя, под которым они когда-то играли в любовь, того же дождя, под которым Мина узнала всю правду.

Аво сел рядом. Не сел – его большие ноги были слишком напряжены, чтобы согнуться в коленях, и он лег на спину, словно на ринге после победного захвата соперника.

Рубен ничего ей не сказал…

Мина смотрела на Аво. Она едва узнавала его лицо. Широкий шрам, на месте которого когда-то была его бровь. Глаза под шрамом сильно изменились. Кто был этот человек, который утверждал, что знает ее? Кто был этот человек, который убил Тиграна? Сколько еще жизней он украл у нее, не посчитавшись с ней? Она могла поехать в Париж с Тиграном, она могла выиграть тот турнир, могла стать знаменитой, ее фотографии из газет поклонники игры вырезали бы на память, она могла бы прожить жизнь, которая не только соответствовала, но и превосходила бы амбиции ее учителя, – прожить свою настоящую жизнью. А так – вот. И теперь она уже не простит Аво. Ей не забыть его преступления, и она даже не обнимет его на прощание. Все, на что она теперь была способна, это холодным, ничего не выражающим голосом произнести:

– Тебе не надо было приходить.

Аво надеялся найти нужные слова. Его сердце не разрывалось, а болезненно сжималось внутри – сердце одновременно и труса и защитника. Он лежал на спине, как учил его Терри Крилл. «Раз, два…» – что еще он может сказать, чтобы остановить финальный отсчет?

Сидящая рядом с ним Мина казалась холодной и бесплотной.

Аво встал на колени:

– Ты даже не знаешь, через что я прошел, чтобы вернуться к тебе. Я не хочу вот так расставаться с тобой. Это действительно был несчастный случай. Я хотел рассказать тебе сразу об этом, но думал, что это усилит твою боль, и боялся этого. Ты мне не веришь, я понимаю. Но я говорю честно. Я прошел весь этот путь, я прошел через тернии, я скрывал истину, и теперь не могу просто так снова оставить тебя. Скажи мне что-нибудь, поговори со мной. Что ты сейчас чувствуешь? Скажи мне, что я могу для тебя сделать, скажи все что хочешь. Я все тебе объясню.

Мина поднялась на ноги. Вытерла руки о брючки. Вздохнула так глубоко, что у нее хрустнуло в спине.

– Это не наш год, – наконец выговорила она.

– Прости меня…

Только сейчас Аво пришло в голову, что он не произнес этих слов раньше. Эти два слова были самой очевидной вещью в мире, но теперь он все испортил – исказил их смысл. Он слишком долго ждал, чтобы произнести их. Слов было явно недостаточно, как одного одеяла, чтобы укрыться целиком. Сказанные раньше, эти слова могли стать тем, чего он так ждал все это время: извинением не за случайное преступление, а за его неуверенность, а может, и за двойственность самой жизни. Жизнь продолжается вне зависимости от того, погребена ли истина или лежит на поверхности, оплаканы ли мертвые или преданы забвению, стали ли злодеи героями или сами герои превратились в злодеев. Жизнь продолжается, если любовь становится источником наших страданий, а справедливость, она всегда бывает и благословенной и болезненной.

Прости меня…

«Сегодня, – подумала Мина, – я отведу детей к подъемнику».

Она спустилась в квартиру и, уже лежа в постели, услышала, как стучат колеса поезда.

Глава двадцать вторая

Париж, Франция, 1983–1988 годы

На следующий после взрыва в Орли день на Париж обрушилась жара. Рубен лежал один в гостиничном номере и обмахивался газетой, первая полоса которой была посвящена террористическому акту, виновником которого был он сам.

Из восьми погибших только двое оказались турками. Пятьдесят человек, находившихся в здании терминала, получили ранения. Согласно показаниям свидетелей, опубликованным в газетах, шум от взрыва произвел меньшее впечатление, нежели пламя. Охваченные огнем люди выбегали из терминала, и казалось, что именно от этого теперь по городу волнами плыла жара.

Рубен снял очки и снова принялся обмахиваться газетой.

В дверь номера постучали. Варужан куда-то ушел рано утром, куда – не сказал.

Ручка двери дернулась.

Рубен допил остатки уксуса. Положил очки в карман рубашки. Затем встал, подошел к двери и сдался полиции.