Братство обреченных - [25]

— Я… я плохо помню…

— Что ты плохо помнишь, что вышел на следующей остановке? Как она называется?

— «Улица Новая».

— Дальше. Ну, говори дальше. Бегом или быстрым шагом дошел до дома Шилкина. Поднялся наверх. Позвонил в дверь.

— Поднялся. Позвонил, — на автомате повторил Куравлев.

— Кто открыл, сам Шилкин?

— Да.

— Что было дальше? Он сразу тебя пропустил или спросил что?

— Спросил: «Тебе чего?» — Геннадий вспомнил фразу из сна. Теперь он уже и сам почти поверил, что то был не сон. — Удивился.

— Ты сразу начал стрелять?

— Да, сразу.

— Потом?

— Потом я зашел в квартиру. — Курилов стал рассказывать свой сон. Зачем его скрывать, когда они и так его знают. — Мне навстречу выбежали девочки. Я стал стрелять в них. Там все плыло перед глазами. Я плохо помню, что дальше было.

— Расскажи, кто где лежал?

— Шилкин в коридоре. Жена на кухне.

— Что ты еще запомнил? Может быть, в глаза что-то бросилось?

— Потом говорили, что рыба в мойке размораживалась…

— Кто говорил?

— Не помню. Кто-то в конторе нашей…

— Это тебе кто-то сказал или ты сам видел?

Геннадий представил залитую кровью кухню Шилкиных. Мысленно перевел взгляд на стол, где лежали разделочные доски. Ножи воткнуты в подставку. А в раковине белая спинка минтая с кусочками льда.

Это было настолько реальным, что Геннадий выдохнул:

— Сам. Наверное, сам.

После этих слов полковник милиции весь обмяк и расслабился. Он достал сигарету из пачки, предложенной Куравлеву, и закурил.

— Вот видишь, не так трудно говорить правду, — сказал сыщик мирным тоном. — Сейчас ты все это, без подсказки, расскажешь под протокол следователю Финикову. Ты помнишь, где кто лежал в квартире?

— Смутно.

— Запоминай. — Сыщик пересказал в подробностях, как лежали тела. — Не перепутай ничего. Ну, пока.

В кабинете остались только Фиников и майор из военной прокуратуры. Остальные вышли. Зато к следователям присоединился капитан милиции с видеокамерой.

— Ну, поехали, — сказал Фиников и стал записывать.

Глава 3

Андрей Ветров хотел поговорить подольше. Он не спросил и половины того, что желал узнать. Но Трегубец вдруг начал суетиться и посматривать на часы.

— Время: нам пора, — несколько раз говорил он журналисту.

— Сейчас-сейчас. Еще только один вопрос, — отвечал Андрей и продолжал беседу.

Временами Трегубец и сам подключался к разговору.

— Если не ты, почему же признался? — сердито спрашивал он.

— Испугался. Не за себя — за жизнь жены и детей. Мне же угрожали. — В голосе осужденного не было ни тени эмоций («Ни кровинки», — как отметил про себя Ветров).

— А сейчас почему не боишься? Нелогично как-то получается… — скептически бросил офицер.

«Что ты лезешь в наш разговор, мужик? — мысленно обругал подполковника Ветров. — Ты с ним в любой момент можешь поговорить. Не мешай работать!» Но вслух препираться не стал.

— Вы часто стреляли на службе? — поинтересовался Андрей, игнорируя красноречивые жесты подполковника, что, мол, пора закругляться.

— Нет, вообще не приходилось. Мы же только наблюдали за объектом, ничего больше…

— Я имел в виду учебные стрельбы. Они были у вас?

— Пару раз в год выезжали за город. Ведь служебным стрельбищем мы не имели права пользоваться: были негласным составом. Так… находили укромное местечко и палили по консервным банкам.

— Табельное оружие было у каждого?

— Да. Но мы его не видели. Оно хранилось в сейфе в управлении. А на конспиративной квартире только один пистолет и был — у дежурного.

— То есть тот, который украли?

— Да.

— Все. Пора заканчивать, — нетерпеливо сказал Трегубец.

— Минутку, — попросил Ветров. Но подполковник на этот раз не поддался. Жестом он приказал увести заключенного. Конвойные отцепили Куравлева от табуретки и согнули его в три погибели. А руки заломили вверх. Как потом узнал Ветров, эта поза называлась «низко летящая ласточка».

— До свидания, гражданин подполковник, — униженно и угодливо произнес заключенный через плечо, когда его в жуткой позе «ласточки» вытаскивали в коридор.

— Что скажете? — спросил Трегубец уже на улице.

— Очень правдоподобно, — задумчиво ответил Ветров. — Конечно, надо еще проверять…

— Вы, наверное, раньше никогда не бывали в колониях? — с улыбкой поинтересовался подполковник. — Первый раз с осужденным приходилось общаться?

«Это я-то первый раз в колонии? — с возмущением подумал Ветров. — Ты что думаешь, приехал тут зеленый щенок: ничего не видел, ничего не знает?» Но ответить постарался как можно более равнодушным тоном.

— Да нет, приходилось бывать…

Перед его мысленным взором пронеслись серые стены Бутырки и Матросской Тишины, печальные глаза детей в детском доме при женской колонии под Владимиром, строй подростков в немецкой форме (гуманитарная помощь) в подмосковной воспитательной колонии…

«Врет, нигде он не был, — подумал Трегубец, искоса поглядывая на журналиста. — Только пыжится непонятно с чего. Индюк. Московский гондон».

— Они все говорят, что не виноваты, — сказал подполковник. — Со временем даже начинают верить в это.

— Я понимаю, — мягко вставил Андрей.

«Ни хрена ты не понимаешь!» — мысленно ответил Трегубец. А вслух произнес:

— Я тоже долго не мог привыкнуть. Поначалу всем верил. Но это насквозь лживые люди. С ними нельзя по-хорошему. Куда ни целуй, везде задница. Хотите, небольшой эксперимент проведем?