«Братская могила экипажа». Самоходки в операции «Багратион» - [70]

Три танка «Т-4» и несколько штурмовых орудий, выскочив из-за поворота, открыли беглый огонь. Их поддерживали пулеметные расчеты, которые выдвинулись следом, и стреляли длинными очередями.

Бронебойные и фугасные снаряды летели не слишком точно, но огонь орудий калибра 75 и 88 миллиметров был оглушающим. Пулеметные трассы хлестали по пехотным, практически не защищенным позициям.

Чурюмов среагировал мгновенно и дал команду открыть ответный огонь. Но первый удар значит многое. Самоходка Зиновия Жердева получила попадание в рубку, взрыв разнес 25-миллиметровую зенитку, которую привезла с собой аэродромная рота.

Понимая, что стрельба с ходу не будет слишком точной, немцы посылали в основном осколочно-фугасные снаряды, опасные и для самоходок, и для пехоты. Взрыв поднял фонтан песка возле машины Ивана Грача. Осколки ударили по броне как отбойный молоток. Наводчик схватился за шею, между пальцами текла кровь.

Карелин, как это часто происходило в сложных ситуациях, стрелял сам. Со второго снаряда угодил в давно знакомый танк «Т-4». Удар сорвал звенья гусениц, подвешенных для усиления защиты, и отрикошетил от лобовой брони.

– Подкалиберный! – крикнул он заряжающему.

Необходимо было «подковать» хотя бы одну вражескую машину, чтобы сбить напор. Чурюмов, опытный артиллерист, попал в штурмовое орудие, но лобовая броня в восемь сантиметров тоже выдержала удар. Снаряд, выбив сноп искр, с воем ушел вверх.

Оберст (полковник), командир прорывающейся из кольца колонны, хорошо знал свое ремесло. Он пустил вперед машины с наиболее толстой броней и сильными орудиями. Противника следовало оглушить, заставить растеряться и по возможности сохранить свою главную ударную силу.

Он лично оценил силы русских и вместо ожидаемых новых «тридцатьчетверок» увидел небольшие самоходки. Оберст знал, что у них слабая броня и довольно сильные пушки. Их можно уничтожить с ходу и желательно побыстрее.

Но приземистые легкие русские «штуги» маневрировали, выкатывались из укрытий, стреляли и снова исчезали, уходя из-под снарядов. Горела лишь одна самоходка. Его машины, открыв огонь с восьмисот метров, уже опасно сближались с трехдюймовыми пушками Грабина, которые скоро станут смертельно опасными и для «Т-4» и для штурмовых орудий.

Опасаясь, что атака сорвется, он приказал выдвигаться бронетранспортерам и зенитным установкам, усилив огонь по русским самоходкам. Но приближавшиеся танки уже представляли хорошую мишень, и Карелин вложил подкалиберный снаряд в лоб тяжелому «Т-4».

Вольфрамовое раскаленное жало пробило лобовую броню возле смотровой щели. Механику оторвало руку и сбросило с сиденья. Потерявший управление «панцер» резко замедлил ход и пошел по кругу.

Командир машины, обер-лейтенант, сумел перехватить рычаги управления, не обращая внимания на едкий дым и языки огня за спиной.

– Тушите пламя…

Заряжающий выдернул из зажимов огнетушитель, но второй снаряд ударил в борт. Это была шестикилограммовая болванка, которая врезалась в боеукладку. Шипящий порох в смятых гильзах вспыхнул ослепительно белым в сумраке пламенем. Ефрейтор-заряжающий понял, что сейчас сдетонируют снаряды, и пробирался к боковому люку.

Он был молод и хорошо тренирован. Спрыгнул на песок и, пригибаясь, побежал прочь. Ефрейтор не был трусом, но, провоевав три года, знал, что загоревшиеся снаряды уже не потушить – экипаж и танк обречены.

Заряжающий бежал к воронке. На бегу невольно оглянулся. В этот момент сдетонировало несколько фугасных снарядов в боеукладке, выбило дверцы люка. Из широкого проема вылетали обломки, клубился дым, его прорезал скрученный жгут пламени.

Но это было лишь начало. В задней части башни, в специальном отсеке (его называли «ящик Роммеля»), находился основной запас снарядов, не менее полусотни штук Когда взорвутся они, ефрейтору не спастись, осколки разлетятся далеко. Быстрее бы добежать до укрытия!

Оглушительный взрыв ударил по ушам, рядом шлепнулась дымящаяся смятая гильза. Но ефрейтор уже лежал в воронке, закрыв голову ладонями. Через минуту он приподнялся. Его родной «Т-4» горел, как поленница сухих дров, башня была разодрана по швам. Но это было еще не все.

На броне тяжелого штурмового орудия, приостановившегося для точного выстрела, вырос огненный куст. Раскаленный бронебойный снаряд угодил в лобовую часть скошенной рубки и пробил ее. Машина застыла. Из пробоины и открытого верхнего люка шел дым. Там повторялось то, что случилось с его танком.

Оберст допустил ошибку, типичную для многих офицеров вермахта, занимавших высокие посты. Будучи майором, он прошел во главе танкового батальона летом и осенью сорок первого года долгий путь от границы до подмосковного города Истра.

Он брезгливо смотрел на убогие деревни, развалины городов, бесконечные колонны пленных, разбитую русскую технику вдоль дорог. Но чем ближе к Москве, тем сильнее становилось упорство русских.

В декабре его батальон был разбит и отброшен. Остались считаные машины. Тогда отступали целые дивизии и даже армии. И вдоль дорог тянулась бесконечная вереница разбитых, сгоревших немецких машин.

Дикая страна. Снега, мороз, убивающий все живое, русские «тридцатьчетверки», цепи наступающих солдат в полушубках, не знающих пощады. Он тогда едва не замерз среди снежной равнины и выбрался из-под Москвы чудом.