Братишки - [7]

– Можно идти дальше…

Пройдя еще сколько-то по тропе, трое – честный торговец и двое пленных, которых он гнал к себе в селение, – устроились на ужин. У торговца в рюкзаке оказались котелок и мясо, что по меркам гор большая роскошь, мясо тут редкость и стоит дорого. Воды набрали в ближайшем горном ручье.

– Юнус…

…

– А зачем ты с нами?

Юнус помешал варево в котелке, смотря на звезды.

– Зачем это тебе, шурави? Ты мужчина, и я мужчина. У каждого из нас свой путь – и скоро они разойдутся…

– Я хочу понять, почему твой народ воюет против нас. Разве мы не дали вам землю, не освободили от власти феодалов?

Юнус покачал головой:

– Ты ничего не знаешь о нас, шурави. Давай… подставляй котелок. Мясо уже уварилось…

Мясо и в самом деле было вкусным. Какое-то время все сосредоточенно ели, потом Юнус, не доев свою порцию, отставил свой котелок и заговорил. В голосе его были боль и сдержанная ярость:

– Мой народ не воюет против вас, шурави. Ты не знаешь ничего о нас – а мы плохо знаем тебя. Аллах да простит нам наше невежество…

А с небосклона бесшумным дождем падали звезды. Падали куда-то вдаль, за зубчатые пики гор, стена которых почти слилась с накрывшим землю саваном ночи.

– Мой народ уже давно не имеет собственного государства, шурави. Он разделен надвое проклятой границей на протяжении вот уже трех поколений. Когда вы пришли на землю Афганистана, мы стали сражаться с вами, потому что так велел нам наш долг. Когда чужаки приходят в твой дом, надо сражаться…

– Мы пришли помочь народам Афганистана обрести свободу.

– Это не имеет значения. Вы неверные, и вы запрещали ислам. Я сражался с вами. Но со спины у нас тоже были враги. Проклятый уль-Хак, палач моего народа, сын свиньи и шакала, да покарает его Аллах огненным рвом. Он всегда ненавидел нас, пуштунов! Когда мы достаточно ослабли, когда многие из наших стали шахидами, он напал на нас, чтобы уничтожить. Его бандиты вырезали наши деревни, не щадили никого – ни женщин, ни стариков, ни детей. Но мы хорошие воины, шурави. За оружие взялись женщины, кто-то из мужчин вернулся с джихада – и эти проклятые шакалы начали терпеть одно поражение за другим. Ты видишь, где мы живем, шурави, – один хороший снайпер может остановить роту. Каждое наше поселение – крепость. Когда он понял, что не сможет победить воинов африди, то он приказал бомбить нас бомбами, в которых был газ. Газ, от которого ртом и носом идет кровь. Когда его шакалы не смогли нас победить, он победил нас этим. Мало кто остался в живых – а тот, кто остался, претерпевает великие унижения. После того, что произошло, большая часть пуштунов отказалась воевать против вас, многие воюют только за деньги, а это совсем другое. Уль-Хак впустил в страну всяких бандитов, и они расположились теперь на наших землях, бесчинствуют. Они говорят, что они правоверные мусульмане, а мы – бидаатчики и мунафики, лицемеры и отступники. Я ушел в Афганистан со своих родных мест и теперь веду вас, шурави, потому что знаю: Мулло Модад – в числе тех, кто толкнул наш народ на войну, а потом оправдал то, что сделали с афридиями, и приказал сражаться до последнего с вами – вместо того чтобы встать против нечестивой, ненавистной Аллаху власти в Исламабаде. Я верю в Аллаха, шурави, и верю в его всемогущество. Даже рукой кяфира может управлять Аллах.

– А почему ты сам не убил этого Модада? – в лоб спросил один из шурави.

Юнус поцокал языком:

– Не так просто это сделать. Я не трус, шурави, но Модад, каким бы негодяем он ни был, – он один из нас, пуштун. И он правоверный, даже в Египте учился… Если пуштуны начнут убивать друг друга – будет бойня… если мусульманин поднимет руку на мусульманина – Аллах накажет. Мой иман мне дорог, я стараюсь не совершать грехов. Лучше, если это сделаете вы.

Логика, конечно, абсолютная…

Ростовская область Пограничная зона, граница с Украиной 19 сентября 2000 года

Границы – как таковой – тут и не было никогда. Степь… жухлая, вялая трава, темные горы терриконов, старые, уже поросшие деревьями и травой, небольшие речки. Небольшие деревеньки – из некоторых для перехода границы достаточно выйти за околицу. Низкие бедные беленые хаты, садочки, палисадники. Звенящая тишина.

«Террано» порыкивал мотором, шел бодро – он так-то ничего джип, лишней дури нет, но ходкий. И по грязи неплохо ездит, в основном за счет того, что он легкий и перед неперетяжеленный, как у того же широкого…

– Чо, может, ночи подождем?

– А ты не торопишься?

– Да нет… просто. Не по себе типа…

Мне и в самом деле было не по себе, и я знал почему. Граница – это слово вызывало у меня вполне определенные ассоциации. Мулло Модада нельзя было поймать на нашей стороне, он был очень осторожен. Меня и Дона отправили на ту сторону границы, где боевики теряли бдительность, – и мы выследили его и прихлопнули. Во время митинга в одном из лагерей подготовки, а потом начали отходить, преследуемые разъяренными боевиками и пакистанскими горными коммандос, которые контролировали границу в этих местах. Советское правительство не признало бы нас, если бы мы попались, для всех мы дезертировали. И было мне тогда двадцать, а Дону девятнадцать лет. Тридцать девять лет на двоих…