Брат, найди брата - [3]

Кое-где на молодой травке рядом с дорогою стояли фургоны автолавок, курились дымки, и поверх опущенного рядом с водителем бокового стекла ветер швырял внутрь горьковатый запах горелого жира.

«Таймураз, может, по шашлычку?» Очень мне хотелось остановиться, потоптаться возле дымка — приобщиться.

Он многозначительно говорил: «Надо терпеть».

Потом по обеим сторонам потянулись ровные поля яркой яичной желтизны — цвел рапс, а где-то далеко за полями, справа, вдруг проявились синие горы с облитыми молочной белизной снежными пиками. Мелькнул пограничный столб с названием республики на просторном щите, и Таймураз резко затормозил: посредине трассы, на белой осевой линии, стоял человек в расстегнутом сером плаще и в шляпе. Левая рука его была в кармане пиджака. Правую он тянул ладонью к обочине.

Наша «Волга» послушно съехала с шоссе и через пологий кювет вынырнула к подножию невысокого холма. Здесь на крошечной поляне стоял газик, на капоте у которого была раскинута самая настоящая скатерть-самобранка со всеми уже возникшими на ней припасами. Около газика держались рядком двое молодых мужчин. У одного в руках был поднос, на котором вместе с осетинским пирогом из сыра — олибахом — и вареною курицей стояла бутылка «Российской» с надетым на горлышко перевернутым стаканом. У другого — пузатый кувшин кукурузного пива и с серебряным краем рог.

Пока вернувшийся от дороги мужчина в плаще и в шляпе, называя меня по имени-отчеству, как старому знакомому долго жал руку, мягко говоря, что министр, к большому огорчению, болен и потому встретить друга на границе Осетии попросил их, своих товарищей, я судорожно старался припомнить, что бы такое можно было поставить себе в заслугу перед этой землей, на которой теперь стоял… Что?!

Написал как-то очерк о знаменитых с дореволюционных времен джигитах Кантемировых. Работалось мне над ним в охотку, получился вроде бы ничего, с братьями Ирбеком да Мухтаром я дружу до сих пор и, когда они выступают в Москве, обязательно хожу на них посмотреть… Я ведь по матери — казак, я лошадник в душе. Тайный…

Это и все? Больше, пожалуй, как ни старайся, не наскрести.

Или все дело в этом слове, которое на Кавказе окружено словно магией: г о с т ь.

Замотанный в Москве ежедневной суетой, задерганный бесконечными звонками, пристыженный измученным видом жены, которая чуть ли не каждый день после работы собирает на стол в моем кабинете или покорно терпит наши громкие заполночные застолья в маленькой кухне рядом с комнатой, где она спит; молча страдающий от того, что в ранние часы утра, когда мне обычно лучше всего пишется, к рабочему столу не пробраться из-за окруживших его раскладушек со спящими моими товарищами; мечтающий заиметь хорошего знакомого, администратора какой-нибудь хоть самой завалящей гостиницы — сколько я потом, вспоминая Осетию, говорил себе: и для тебя, несмотря ни на что, слово это всегда должно оставаться священным… Начать с того, что все мы, ну, все, какие бы самые удивительные различия ни отмечали нас, — разве мы не гости на нашей теплой и, спасибо, все еще пока зеленой Земле?

А тогда были и длинные, полные и уважения, и собственного достоинства тосты, и была празелень долин с бредущими по склону серыми овцами, и был каменный минарет, на который когда-то взбирался Пушкин, и была станица Змейская, в новых кирпичных домах сохранившая облик старых казачьих куреней, — значит, если мне ее с таким желанием показывали, мой друг говорил, откуда я родом, значит, сам не забыл тот край, который нас с ним взрастил…

Сняв шапки, стояли мы около пушек с длинными стволами, замерших на бетонных площадках в парке рядом с доро́гой в узкой горловине Эльхотовского ущелья: здесь в сорок втором остановили немцев. Дальше они уже не прошли. Здесь сами горы знают, кто друг и кто враг, хоть и не могли они в ту грозную пору прикрыть собой всех — сколько тут вместе с другими полегло осетин!.. Ничего, ничего, мой друг Алан Салтанович не будет в обиде, ничего, что немножко обождет, — может, мы проскочим на один из отрогов, там до сих пор еще есть ямки от партизанских землянок. Наш главный встречающий, заместитель председателя Кировского райисполкома Изатбек Батяев, двенадцатилетним мальчишкой был у них в отряде связным…

И мы поехали, ничего. И долго сидели потом на краю поросшей кустами терна глубокой выемки и в память тех безусых ребят, кому в борьбе с вымуштрованными в Альпах молодцами из «Эдельвейса» своими жизнями пришлось расплачиваться за каждую мало-мальски приметную родную вершину, пили горькое осетинское пиво…

Ничего, что я стал вдруг об этом?.. Вы поймете?

Несколько лет назад жарким солнечным днем я стоял в Москве у метро «Новослободская», ждал своего троллейбуса… Не помню уж отчего, но настроение у меня было благостное, дружелюбно оглядывал небольшую толпу на остановке, скользил глазами по лицам, и вдруг волосы у меня на затылке приподняло колючим холодком, ожгло шею, кольнуло остренько кожу между лопатками… То был удивительный страх: мне казалось, такого я никогда еще не испытывал и вместе с тем совершенно ясно ощутил, что он тайно жил во мне очень и очень давно — может быть, он родился в один день и одну минуту со мной…