Брат мой, ящер - [25]

— А почему бы нет? Давай. Спасибо.

— Это несколько строк. Можешь посмотреть их тут же.

— Нет, я не хочу торопиться. Я проштудирую их дома.

Назавтра Миша пришел в лабораторию митохондрий. Вид у него был немножко смущенный.

— Маш, — сказал он. — Я прочел все заповеди. Они вовсе не такие уж страшные. Разве что заповедь о прелюбодеянии. Скажи, а если парень и девушка, оба свободные, любят друг друга, но не женаты, это прелюбодеяние?

— Если честно, Миша, я и сама не знаю. Посоветуюсь с Ириной Сергеевной, когда ее увижу. Она все знает.

— И вот еще что меня смущает. Когда у людей не берут деньги за оказанные услуги, будь это уборка квартиры или лечение, они сразу же становятся подозрительными. Во всяком случае, наши люди. Как так задаром? У нас детей прямо с детского сада учат, а может, и с яслей, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Сый в мыселоке. А тут черт знает от чего излечивают, причем быстро и без таблеток — и главное — задаром. Что-то тут не так. У нас народ подозрительный. И больше всего опасается добра. По себе знают, чего опасаться следует. А уж на халяву… Может, вербуют куда. Или лечат для того, чтобы у здорового потом орган какой-нибудь изъять. Очень даже похоже, все это жидомсоны проклятые придумывают! Чтоб потом за границу загнать. Там, говорят, на русские внутренние органы целая очередь. Нефть, говорят, не то кончается, не то загнали наши начальнички всю Сибирь за хорошие бабки, вот они теперь и прикидывают, что еще сбагрить можно. Нет уж, сами с усами. Лечите себя сами, распродавайте свои номенклатурные органы оптом и в розницу, а нас, народ, не замай!

И еще, Машенька, вы представляете, что будет потом с вашими исцеленными?

— А что?

— А то, что три четверти никаких заповедей соблюдать не будут. А если и захотят, не смогут. Ну, может, и не убьют, даже, допускаю, и не украдут, хотя хотеться будет, особенно когда красть нечего и не у кого, а вот насчет того, — Миша взглянул на листок с заповедями в руке, — чтобы не домогаться дома ближнего своего — это уже сверх наших российских сил. Хоть мысленно, но домогаемся! На том только и держимся. Целую революцию ради этого учинили. Чтоб не просто домогаться, а отнять. Только ни черта не домоглись, скорее наоборот. Ничего не поделаешь — наш российский менталитет.

— Вообще-то, Миша, возражать вам трудно, но не пытаться помогать людям, если ты в силах это сделать, — грех. Тяжкий грех.

— Да не спорю я, милая Машенька, потому что ответа не знаю. У нас, правда, именно тогда и принято спорить, когда обе стороны не знают, что нужно делать.

— Я поговорю с Ириной Сергеевной. Она мудрая и знает больше нас с вами.

— Я пока что никого исцелять не буду. Подумать надо, а то мы всегда готовы броситься нырять, не измерив глубины. Вот и разбиваем себе головы… Маш, я последний раз ходил в кино, кажется, лет десять назад. А может, и раньше, еще при советской власти, точно не помню. Может, сходим на какой-нибудь супер-пупер боевик?

— С удовольствием, — неожиданно для себя согласилась Маша.

Глава 6. Студия

В мастерской было тихо и уютно, приятно пахло припоем и горячим паяльником. Конечно, думал Олег, надо было бы заняться программкой, заказ на которую вчера еще принес Сергей. Ничего, вроде, особенно сложного, что-то там для пищевой промышленности, но уж очень хотелось ему побыстрее собрать компьютер, который он давно обещал Тамарке. Получается вполне пристойная машинка, Пентиум-4, приличная тактовая частота, нормальная память. Все это, строго говоря, ей и не очень-то нужно, для нее это обычная игрушка. Поиграть в игры, побродить по Интернету. Может, ей бы вообще лучше плейстейшн какой-нибудь раздобыть.

И все равно хочется сделать ей получше цацку. Стоило ему подумать о ней, на душе у него сразу стало как-то тепло и покойно. И как она с ним последние полгода нянчилась, одному Богу известно. И что было бы с ним, дебилом… Ну, положим, что было бы с ним — это и ежу понятно. Или попался бы на хранении наркотиков и загремел в зону со всеми ее прелестями, от параши до опускания. Или отбросил бы копыта от передозировки.

Он отложил паяльник и плату, встал из-за стола и потянулся. Удивительное все-таки ощущение, когда тело тебя слушается, мышцы послушно перекатываются и напрягаются, и сама мысль о дозе кажется дикой. Неужели это был он? Неужели это он на полном ходу мчался к концу? И даже не старался притормозить. Сколько дней он уже чист, как дитя? Недели две, не меньше. И Сергея он с иглы снял, и Саньку. Когда он их вчера видел, даже не узнал сразу — лица порозовели, глаза словно промыли чем-то. И руки не дрожат. Все пытались свою благодарность выразить. Только что на колени не бухались. А ему и не нужна была чья-нибудь благодарность. За то чувство, что он испытывал, когда фактически спас двух своих друзей, он сам должен быть благодарен. Не случайно там в заповедях, что Ирина Сергеевна ему дала, сказано «люби ближнего своего, как самого себя». Получается, что одно с другим намертво спаяно — люби ближнего как самого себя. Теперь Ирина Сергеевна для него как святая. Как это все произошло, как это получается, это, конечно, понять трудно, вернее, просто невозможно, но факт есть факт. Две недели без дозы и даже без намеков на ломку, тело словно налилось какой-то забытой силой, хотелось постоянно мурлыкать что-нибудь или стать на голову. А что, неплохая идея, подумал он, жалко комнатка маленькая и вся в проводах… А стоит подумать о Тамарке, тут на него прямо цунами какое-то теплое обрушивается. Поднимает. Господи, спасибо тебе, Господи за возвращение в светлый мир. Спасибо тебе, Томчик. Не появись тогда Ирина Сергеевна, скорей всего за эти последние две недели он бы почти наверняка отбросил копыта. Давно уже чувствовал, что несся к какой-то роковой черте. Стремглав. Скатывался к ней все быстрее и быстрее и, похоже, даже не пытался затормозить перед последним обрывом. Скорее даже наоборот.