Брат мой Каин - [59]

Монк мысленно поинтересовался, какие чувства обуревали ее сейчас под личиной внешней сдержанности. Облик его клиентки свидетельствовал о мужестве, на равных соперничающем с приятной и очень женственной наружностью, она казалась послушной женой и преданной матерью, и эти качества наверняка были у нее далеко не ординарными. Все это вызывало у Уильяма тревогу, потому что она понравилась ему такой, какой он увидел ее впервые – его влекла к себе даже ее спокойная сила. Ему не хотелось думать, что это может оказаться не чем иным, как безжалостной жестокостью.

– Я буду делать все, что смогу, миссис Стоунфилд, – пообещал сыщик, и голос его прозвучал так, словно их теперь разделяла некая полоса отчуждения. – Как вы мне и посоветовали, я постараюсь сосредоточить усилия на том, чтобы предоставить властям убедительные доказательства гибели вашего мужа, а выяснением ее обстоятельств пусть займутся другие. А пока я буду продолжать расследование, которое может оказаться весьма нелегким и длительным, советую вам обдумать еще раз слова лорда Рэйвенсбрука, предложившего принять вас вместе с детьми в его доме, и согласиться с ним – по крайней мере, на время.

Догадавшись о мыслях детектива, Женевьева изящным движением поднялась на ноги и быстро накинула на плечи пелерину. При этом на лице у нее появилось выражение недовольства и упорного желания стоять на своем.

– Я приму его предложение лишь в самом крайнем случае, мистер Монк; пока же в этом нет необходимости, – заявила она. – По-моему, прежде чем я вернусь к леди Рэйвенсбрук, мне следует встретиться с мистером Нивеном и узнать, как он отнесется к моему решению. Желаю вам всего доброго.

* * *

Следующие несколько часов тянулись для Эстер ужасающе медленно. Сидя возле постели Энид, она вглядывалась в ее изможденное лицо – бледное, словно мел, залитое потом, с пятнами чахоточного румянца, горевшими на обеих щеках. Волосы у нее перепутались, тело оставалось напряженным, и она постоянно ворочалась, вздрагивая от боли, усиливающейся от малейшего прикосновения. Мисс Лэттерли мало чем могла ей помочь: ей оставалось лишь осторожно обтирать несчастную женщину смоченной в прохладной воде материей, однако жар у той становился все сильнее. Леди Рэйвенсбрук бредила, редко осознавая до конца, где находится.

Где-то ближе к вечеру вернулась Женевьева и заглянула в спальню на короткое время. Ей предстояло занять место у постели больной утром, предоставив Эстер возможность поспать несколько часов в туалетной комнате.

Женщины переглянулись. Лицо миссис Стоунфилд заливала краска. Пока она не заговорила, сиделке казалось, что Женевьева просто раскраснелась, побывав на холодном воздухе.

– Я сегодня встретилась с мистером Монком. Боюсь, он не понимает, почему мне необходимо как можно скорей выяснить, что произошло с Энгусом. – Она стояла на пороге, стараясь говорить тише, чтобы не потревожить Энид. – Иногда мне кажется, что я больше не смогу выдержать эту неопределенность. Потом я отправилась к мистеру Нивену – к Тайтусу Нивену, – он до последнего времени весьма успешно занимался тем же делом, что и мой муж. А кроме того, он друг нашей семьи.

Несмотря на то что Стоунфилд говорила почти шепотом, больная вздрогнула и попыталась сесть на постели. Эстер поспешно уложила ее снова, осторожно убрав волосы со лба и разговаривая с нею тихим голосом, хотя она и сомневалась, слышит ли Энид ее слова.

Женевьева устремила взгляд в сторону Эстер, и лицо у нее сразу сделалось напряженным и испуганным. Вопрос, который она собиралась задать, казался настолько очевидным, что его не требовалось выражать словами. Миссис Стоунфилд опасалась, что у леди Рэйвенсбрук наступает кризис и что она не доживет до утра.

Мисс Лэттерли промолчала в ответ. Сейчас она не могла высказать ничего, кроме предположений и надежд.

Из груди Женевьевы вырвался медленный вздох. На лице у нее вновь появилось подобие улыбки, однако она лишь подчеркивала ту боль, которую эта дама испытывала в эти минуты, и в ней не чувствовалось даже намека на радость. От того успокоения и слабого луча надежды, которые Тайтусу Нивену удалось заронить ей в душу, теперь не осталось и следа. Стоунфилд, казалось, позабыла даже тот мягкий тон, с которым она произносила его имя.

– Вам нет смысла здесь оставаться – откровенно призналась Эстер. – Это может произойти сегодня, а может – и завтра. Вы ничего не сумеете сделать, кроме как подготовиться сменить меня утром. – Она попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.

– Я сменю вас, – пообещала Женевьева, слегка дотронувшись до плеча медсестры, после чего повернулась и вышла, закрыв за собой дверь с едва слышным щелчком.

В этот ранний вечерний час за окнами уже сгустилась непроглядная тьма, и по невидимым за плотными шторами стеклам непрерывно барабанил дождь. В спальне раздавалось лишь негромкое тиканье часов на каминной полке и шипение газа в рожке, иногда заглушаемое стонами и рыданиями Энид. Вскоре после половины восьмого послышался стук в дверь, и в спальню тут же вошел лорд Рэйвенсбрук. Он выглядел изможденным, и в глазах у него теперь поселился страх, который ему едва удавалось скрывать, бросая по сторонам исполненные собственного достоинства взгляды.