Брат и сестра - [62]

Шрифт
Интервал

Физик, заметив, что Зоя не отрываясь смотрит в окно, куда-то вверх, и занята своими мыслями, сказал:

— Космодемьянская, помогите Беликовой, у нее не получается.

Зоя вспыхнула, посмотрела на доску, но продолжала сидеть. Потом она медленно поднялась и с обычной прямотой сказала:

— Извините, Сергей Сергеевич, я отвлеклась и не следила за ходом решения задачи.

Весь класс смотрел на нее с удивлением. Не было еще такого случая, чтобы вопрос преподавателя мог застать Зою врасплох.

Люся обернулась назад, фальшиво-снисходительно скривив губы. Ей хотелось обменяться понимающим взглядом со Шварцем, раз уж рядом с ней не было Терпачева, она забыла, что и Шварца тоже нет в классе. Увидев вместо него пустое место, Люся подняла руку и попросила:

— Разрешите мне?

Но физик, просматривая по списку фамилии, прижал одну из строчек пальцем и вызвал:

— Коркин!

Пока Коля Коркин обдумывал задачу, Зоя продолжала стоять; она разобралась в том, что поставило в тупик Нату Беликову, и, обнаружив ошибку, быстро прошла к доске, стерла все лишнее и на чистом месте написала правильное решение.

С этой минуты она больше не теряла власти над своим настроением, внутренне подобралась, подтянулась и силой воли заставила себя быть внимательной на всех остальных уроках.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Грешники, отлученные на сегодня от школы, по-разному провели этот день.

Терпачев, вместе со своей короткой тенью Шварцем, сел в метро на станции «Сокол» и вышел с ним на площади Маяковского. Здесь в кинотеатре «Москва» приятели посмотрели картину «Танкер «Дербент». Потом они прошли пешком к площади Свердлова. По пути заходили во все магазины подряд. Ничего они не покупали, да и не искали, им необходимо было только одно — как бы убить медленно ползущее время. В «Метрополе» приятели посмотрели второй раз ту же самую картину «Танкер «Дербент».

Это были несчастные ребята. Если бы Шварца попросили рассказать содержание картины, он даже не смог бы всего вспомнить, настолько был погружен в свои собственные переживания.

Терпачев храбрился. В начале прогулки Шварц несколько раз пробовал было заговорить с ним то о сцене в кабинете у Язева, то возвращался к событиям вчерашнего дня во время работы в саду, но Терпачев каждый раз отмахивался от Шварца: дескать, на все эти мелочишки ему наплевать!

За весь бесконечно долгий для них день приятели почти не раскрывали рта, и Шварц молча задирал голову, чтобы иногда взглянуть на длинного товарища. Тот тоже со своей высоты порой посматривал на красные уши Шварца. И оба молчали. А между тем только продолжительная беседа с повторным прощупыванием и перебиранием всех мелких подробностей, только это и было сейчас нужно приятелям, только такая беседа и облегчила бы их душу. Но тут-то и сказалась вся степень их неравенства в дружбе: Терпачев считал Шварца удобным для себя, но отнюдь не в таких серьезных делах, — сейчас он был для него слишком мелок. Терпачев страдал оттого, что сейчас рядом с ним нет Люси Уткиной. Вот с кем надо говорить о Космодемьянской и об Иване Алексеевиче Язеве!

Он один, можно сказать в одиночестве, вынашивал план, как ему надо действовать сегодня на комсомольском собрании, план, явившийся полной неожиданностью для Зои.

Обратный путь приятели проделали по тому же самому маршруту, но в магазины больше не заходили. В вестибюле станции «Маяковская», на деньги Шварца, они съели по два бутерброда с красной икрой и выпили по два стакана газированной воды с сиропом; за воду тоже платил Шварц.

К зданию школы друзья подошли за двадцать минут до окончания последнего урока, но подняться на третий этаж все еще не решались. Они ходили по тротуару вдоль ограды, туда-сюда, пока минутная стрелка электрических часов на фасаде школы, делавшая маленький прыжок через каждую минуту, не оставила позади еще пятнадцать минут.

На собрание комсомольской группы класса остались после уроков все комсомольцы: Лиза Пчельникова, Дима Кутырин, Зоя и Шура Космодемьянские, Петя Симонов, Терпачев, Люся Уткина, Шварц, Коля Коркин, Ната Беликова, Косачева, сидевшая на одной парте с Зоей, бесцветная, вечно ноющая девочка, при малейшей обиде начинавшая плакать. Кроме того, осталась новая комсомолка, поступившая в девятый «А» в середине года, Люба Пастухова, переехавшая в Москву вместе с родителями из Свердловска.

Как всегда, протокол вела Пчельникова, — никто, кроме нее, не успевал так добросовестно, подробно записать выступление каждого товарища и потом, не позже следующего дня, аккуратно переписать протокол начисто.

Совсем не так прошло и, главное, совершенно не так началось собрание, как намечала это Зоя. Терпачев спутал все ее планы.

Не только не удалось выступить ей первой и привести слова Ленина, она не успела даже упомянуть о вопросе, стоявшем на повестке дня: «Борьба с неуспеваемостью и плохой дисциплиной».

Терпачев поднялся, как только Зоя объявила собрание открытым, и сказал:

— Товарищи, прошу слова для внеочередного заявления!

— Подожди, — хотела остановить его Зоя, — мы еще не утвердили повестку дня.

Но Терпачев сделал вид, что он не слышит. Глядя куда-то в окно поверх Зои, сидевшей за столиком для преподавателей, он продолжал, повышая голос:


Рекомендуем почитать
Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.