Брат и сестра - [59]

— Ребята! — крикнул вдруг Петя радостным, срывающимся от восторга голосом. — Не расходись, давайте сегодня все закончим!

Но тотчас же раздался голос директора, старавшегося перекричать шум дождя. Он высунулся из окна кабинета и кричал в рупор, свернутый из газеты:

— Сейчас же прекратить работу! Не забывайте про экзамены! Никому не разрешаю мокнуть и болеть!

С визгом и хохотом все бросились к калитке, обгоняя друг друга на ходу и прыгая через грядки и кучки навоза, принесенного в сад, но еще не разбросанного равномерно по всему участку.

Длинноногий Симонов летел впереди всех. Проскочив калитку, он на секунду задержался, скользя по уже раскисшей земле, как на лыжах. Он предложил: «Ребята, айда все ко мне!» — и понесся дальше. Некоторые приняли его приглашение, а другие соблазнились более близким укрытием — юркнули в раскрытую дверь школьного подвала, где стоял котел отопления; других больше устраивал сарай-склад садового инвентаря.

Пока Зоя добежала до сарая, она сильно промокла. Но быстрый бег взбудоражил ее, помог отбросить досаду: ее больше не угнетала сегодняшняя неудача в саду. Чем быстрее она бежала, тем больше нарастала у нее уверенность, что все-таки она добьется того, что хочет. В ее сознании на бегу проскакивали, как искры, отдельные мысли: «Завтра, после уроков, устроим собрание, поборемся с дезертирами, посмотрим, кто кого! Уж там-то мы своего добьемся!»

В сарае отряхивались, шумно дыша, ее брат Шура и Ярослав. Следом за нею перескочила порог Лиза Пчельникова, сразу как-то осунувшаяся, словно вдруг похудевшая от быстрого бега; она тяжело дышала и торопливо облизывала посиневшие губы; растрепавшиеся волосы прилипли к ее мокрому лбу.

Блестела голова от дождя и у Зои, короткие мокрые волосы плотно, как прилизанный парик, обтянули голову, делая ее совершенно похожей на мальчишку с торчащими, резко выделяющимися теперь ушами. Намокшая материя кофточки, как пластырь, приклеилась к телу, и это вызывало у Зои стыдливое чувство. Отойдя в дальний угол сарая, она отвернулась от мальчиков и старалась отлепить кофточку от кожи, расправить ее на груди.

В это время раздался удар грома, более резкий, чем все предыдущие. Лиза вобрала голову в плечи и присела, но тотчас же выпрямилась и сама же смущенно рассмеялась над своим испугом.

Ярослав стоял в сарае ото всех в стороне и молча обтирал носовым платком шею и уши.

Никого не стесняясь, Шура принялся стаскивать с себя туго подававшуюся, мокрую рубашку, чтобы как следует отжать ее.

Лиза что-то сказала, с трудом приоткрыв рот — ее сильно знобило. Она скрестила на груди руки, обхватив ладонями плечи, и так старалась согреться.

Никто не расслышал, что она пролепетала, над самой головой гудела от потоков воды низкая железная крыша. Дима Кутырин подставил ухо к вздрагивавшим губам Лизы и потом, как во время детской игры «в телефон», улыбаясь, пересказал Зое на ухо: «Передай своему брату: завтра собрание!»

— Само собой разумеется — завтра собрание! — крикнула Зоя так громко, что ее услышали все.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

В понедельник, едва раздался звонок, зовущий к первому уроку, в класс вошел Иван Алексеевич и, не дожидаясь, пока все займут свои места за партами и успокоятся, объявил:

— Прошу участников безобразия, которое здесь было совершено в субботу, зайти ко мне в кабинет после первого урока.

О пустой бутылке Язеву доложила мать Пети Симонова еще в субботу после уроков. Все ребята успели уже разойтись по домам, поднимать же разговор об этом чрезвычайном происшествии в саду, будоражить ребят во время работы Иван Алексеевич считал недопустимым.

Никто не посмел отрицать свою вину. Язев и не сомневался, что так оно и будет. Но он по-настоящему был поражен, когда после стука в дверь и разрешения войти первая переступила порог его кабинета Зоя Космодемьянская. За нею шли Терпачев и Шварц, имевший несчастный, униженный вид: уши у него так горели, точно ему только что кто-то надрал их. Последним вошел и закрыл за собою дверь Ярослав Хромов.

Язев спросил Зою:

— Зачем ты здесь, я тебя не звал!

Зоя, и без того стоявшая ближе всех к Язеву, после его вопроса сделала еще шаг вперед и заговорила:

— Я считаю себя виноватой больше всех. Я видела бутылку, я знала, что она находится в классе. Я могла бы все это предотвратить и ничего не сделала. Можно было бы налить в бутылку простой воды и чем-нибудь подкрасить, это произвело бы ничуть не меньшее впечатление на Коркина.

Язев взял один из стульев, стоявших у стены, и, перенеся его к окну, сказал тихо и этим сразу отделил Зою от остальных:

— Сядь и не мешай нам!.. А вам вот что скажу, — произнес он суровым голосом, выйдя на середину комнаты: — Вы совершили постыдный поступок! Вы осквернили школу, то есть то, что для всех нас является святым!

Язев долго молчал, переводя глаза с одного на другого: то на Терпачева, то на Хромова или же на Яшу Шварца. Никто из них не отвечал на его вопрос, потому что он и не требовал ответа. Все стояли молча, и каждый смотрел в пол, не выдерживая взгляда ясных, суровых глаз.

Язев продолжал:

— То, что вы сделали, вызывает у нас презрение. Уходите, мне тяжело с вами говорить! На сегодня вы лишаетесь права сидеть рядом с теми, кто пришел сюда учиться человеческому достоинству. Но после того, как ваши товарищи закончат трудовой день, вы обязаны явиться на собрание, которое состоится после уроков. И вы будете отвечать перед всем коллективом. А сейчас уйдите из школы, вы ее недостойны!