Брат Андрей, 'Божий контрабандист' - [8]

"Не трогай их!"

Я выпрямился и увидел, что ко мне обращается один из наших офицеров.

"Они кусаются, солдат". Офицер улыбался, но был в то же время очень серьезен. "И половина из них больна бешенством".

Он прошел дальше, а я убрал руку. Мальчишка побежал за офицером, громко обвиняя его в том, что тот помешал ему совершить сделку. Я вернулся в строй выгружавшихся солдат, но твердо решил, что обязательно заведу себе обезшянку.

Те из нас, кто были назначены в диверсионно-десантные отряды, были отправлены на ближайший остров для тренировки. Мне нравилось бегать и преодолевать препятствия: перелезать через стены, переправляться через реки и потоки, повиснув на лианах, ползком пролезать в трубы и тоннели, низко согнувшись под беспрерывным пулеметным огнем. Еще больше мне нравились рукопашные бои, где мы работали штыками, ножами и голыми руками. "Хай-хо!" Выпад, удар, опять стремительный выпад против врага с раскрытым ножом. Но почему-то мне никогда и в голову не приходило, что я учусь убивать людей.

В подготовку десантника входило развитие чувства уверенности в себе. Но здесь мне не требовалось большой тренировки. С самого детства у меня была ничем не обоснованная уверенность в том, что я сделаю все, что захочу.

Так было, например, с вождением тяжелой транспортной машины на гусеничном ходу, которая называлась Брен. Даже те, кто умел водить машину, с трудом справлялись с этой махиной. Я же вообще не умел водить. Но каждый раз, когда мы отправлялись на маневры, я наблюдал за водителем до тех пор, пока наконец не решил, что понял все, что требуется.

И вдруг однажды у меня появился шанс выяснить это на практике. Выйдя из штаба, я наткнулся на офицера.

"Ты умеешь водить транспортер, солдат?"

Я быстро отдал честь и еще быстрее ответил: "Да, сэр".

"Нужно поставить вон тот Брен в гараж. Пойдем".

Прямо перед нами на повороте стояла транспортная машина. Гараж находился в трехстах ярдах от нее. Там были припаркованы еще семь транспортеров один за другим. Я шлепнулся на сиденье водителя, а офицер уселся рядом. Я посмотрел на приборный щиток. Передо мной был ключ зажигания, и я помнил, что водитель прежде всего поворачивал этот ключ. Естественно, мотор чихнул и заработал. Так, а на какую педаль нужно теперь нажать? Я надавил на одну из них, и она легко подалась вниз, а я понял, что мне опять повезло. Я включил скорость, отпустил сцепление, и сильным рывком мы двинулись вперед.

Офицер взглянул на меня, но ничего не сказал: никто из водителей Бренов не ездит гладко и ровно. Но когда я на полном ходу пустился по улице лагеря, я заметил, что офицер обеими руками вцепился в поручни и крепко уперся ногами в пол. Мы промчались эти триста ярдов с одним маленьким недоразумением, в результате которого проходивший по улице сержант показал рекордную скорость реакции, буквально вылетев из-под колес нашей машины. И вот мы приблизились к другим транспортерам.

Но я уже понял, что попал в беду.

Я не знал, где находятся тормоза. Дрожащими руками и ногами я пробовал нажимать на все кнопки и рычаги, какие мог найти в машине. Среди всего прочего я включил акселератор, и последним рывком мы врезались в выстроившиеся транспортные машины. Все семь Бренов двинулись вперед, и каждый врезался в зад впереди стоявшего, пока мы наконец не остановились в дыму и гари и мотор нашей машины не заглох окончательно.

Я покосился на офицера. Он смотрел прямо перед собой широко раскрытыми глазами, по лицу градом катился пот. Он вылез из машины, перекрестился и ушел, даже не взглянув на меня. К транспортеру подбежал сержант и выдернул меня с водительского сиденья.

"В чем дело, солдат? Что ты натворил?"

"Он спросил меня, умею ли я водить машину. Но он не спросил, умею ли я останавливаться!"

Вероятно, мне повезло, что на следующее утро мы уезжали на первое боевое задание. Говорили, что нас посылают на выручку коммандос, которые в боях потеряли три четверти своего состава.

На рассвете мы вылетели на фронт.

И я сразу понял, что ошибался насчет этого приключения. Это была не просто опасность - опасность я любил - это было убийство. Теперь нашими мишенями стали не бумажные фигуры, а такие же отцы и братья, каких я оставил дома. Часто мы стреляли по простым мирным жителям.

Что же я делаю? Как попал сюда? Я был себе отвратителен.

Затем однажды произошел случай, воспоминание о котором преследует меня всю жизнь. Мы шли через деревню, которая еще не совсем опустела. Мы чувствовали себя уверенно, потому что были убеждены, что коммунисты не станут минировать деревню, в которой оставались их люди. Больше всего на свете мы боялись мин. Мы боялись их всегда. Эти омерзительные устройства могли выпрыгнуть у вас из-под ног, взорваться и оставить вас на всю жизнь пресмыкающимся калекой. В течение трех недель мы постоянно участвовали в боях и нервы у всех были на пределе. Вдруг где-то посреди деревни мы наткнулись на гнездо мин. Отряд пришел в бешенство. Без приказа, без причины мы открыли огонь по всему, что двигалось. Мы стреляли во все, что попадалось нам на глаза. Когда мы пришли в себя, в деревне не осталось ни