Браслет певицы - [60]

– И что же, он упоминал о Германии или бароне фон Мюкк?

– Если бы он и был нанят фон Мюкком, то не стал бы об этом писать. Он не писал особо и о своих махинациях в Южной Африке, всё же не дурак. Зато про всех остальных…

Несколько тетрадей было заполнено желчными отзывами о разных людях, саркастическими характеристиками вроде «старый маразматик Макдэвиш» или «хитрая лиса Грегори». Кто такой этот Грегори, Флитгейл не знал, а вот за старика Макдэвиша ему стало обидно.

– А что, он там пишет об участниках сеанса у Бёрлингтона? – спросил Гай, заглядывая в тетрадь.

– Да, вот здесь. Про Мелисанду фон Мюкк, про баронессу Фицгилберт, ей-богу, противно, Флитгейл, потом сами посмотрите, а вот тут… смотрите-ка… – Суон начал беспокойно листать книжицу, – тут лист вырван! Дальше сразу про какого-то доктора, с полуслова. Чёрт побери, зачем он вырвал этот лист! Смотрите, тут начато: «Барона Фиц…» и всё. Криво вырвал. Вот, у корешка: «н», «бр», «жи»…

Суон поднял книжку к самым глазам, стал смотреть на листок в косом свете от электрической лампы, ругаясь сквозь зубы и щурясь на яркий свет.

– Ничего не видно. Продавлено слабо. Чернила не отпечатались, одни точки. Ну вот…

Дальше джентльмены работали молча, глубоко раздосадованные и опечаленные. Скоро записные книжки закончились, на дне коробок обнаружился ворох разрозненных бумажек. Гай стал вынимать их и раскладывать перед собой: в основном, это были выписки из разных книг, цитаты, подобранные для книги, названия статей и какие-то наброски. Переворачивая листок за листком, Гай складывал их неровной стопкой, мысли его невольно отвлеклись от дел Брюстера и вернулись к потерянному переводу. Суон бросил свою работу и медленно попивал пиво, автоматически набрасывая очередное дерево в собственной записной книжке.

Флитгейл отложил очередной обрывок бумаги, потёр глаза, и подумал, что перевод, должно быть, в немецком словаре. На букву Т, поскольку он как раз перед этим проверял слово «Töpferscheibe», то есть – гончарный круг. Совершенно верно, свой набросок перевода он положил на раскрытый словарь, а словарь потом закрыл! Эта мысль так поразила Флитгейла, что он с изумлением уставился на листок в своей руке. На бумажке было коряво написано: «Ричард Уосли. Предубеждение против фотопортретирования среди аборигенов Австралии и Океании: по материалам третьей экспедиции Географического Общества, с.15, иллюстрация 30». «Это совсем не то…» – с удивлением подумал Гай, но тут же очнулся. Это был листок, вырванный из записной книжки, довольно небрежно, второпях, на одной стороне было написано что-то о каком-то докторе, а поверх, наискосок листа – название статьи. А текст другой стороны начинался с «…гилберт».

– Дайте, дайте сюда записную книжку с вырванной страницей, скорее! – всполошился Гай, словно боялся, что бесценные строки сейчас исчезнут сами собой. Суон захлопал руками по столу, где были разложены бумаги, раскопал книжицу и раскрыл на нужном месте.

– Прикладывайте, теперь, прикладывайте! – нетерпеливо распорядился Гай, протягивая Суону свой обрывок.

– Чёрт возьми, Флитгейл, чёрт возьми… Чёрт возьми!

– Ну, читайте же, читайте!

Суон прижал листок пальцем к обрыву в записной книжке и прочитал:

«Барона Фицгилберта мне даже не жаль. В конце концов, одним политиканом меньше. Невелика потеря для Британии, может быть даже – большое одолжение. Урусов мне не опасен. Ничего не знает ни о Наупорте, ни о Ледисмит[10]. Зачем русскому браслет певички? Вот будет номер, если он – жиголо и мошенник. Обычный воришка, который обчищает богатых любительниц спиритизма. Драпал из России, потому что там его вывели на чистую воду. Припугнуть».

– Чёрт побери, – в который раз повторил Суон, закончив чтение, – это золотая бумажка.

– Но… можно ли это считать признанием в убийстве барона?

– Хм, нет. Прямого признания покойник не сделал. Но – Урусов! Чёрт побери – Урусов!

– А что – Урусов?! – запальчиво воскликнул Флитгейл, – Если уж безупречный Фицгилберт – немецкий шпион, то почему бы Урусову не быть мерзавцем?

– Ну, да… Урусов подавал Мелисанде манто, это очень удобный момент для того, чтобы снять с неё браслет. И Брюстер намекнул Мелисанде, что видел, как это сделал Урусов. Чертовщина какая-то. Урусов. Может быть, он, действительно неравнодушен к Мелисанде? Ну, не может же быть, что он вор? Ничего не понимаю.

– Знаете, Суон, я никогда не буду вести дневников. Кроме полевых, конечно, – мрачно заметил Флитгейл, сгружая архив Брюстера обратно в коробки, стоящие на полу. – Мало того, что это всё надо писать, так ещё потом, не приведи Господь, кто-то это ещё и читать будет. И вообще, что за фанфаронство, что за амбиции – всякое своё дурацкое мнение увековечивать на бумаге!

– Да, мне кажется, для этого надо обладать особым складом характера. Но всё же, согласитесь, это нам сильно помогло. Хотя… Либо уж писал бы всё, как было, или не водил нас за нос, – в сердцах закончил Суон. – А то – что Урусов? Нам к нему не подобраться ни с какой стороны. Консул его прикидывается больным уже третью неделю, сам князь при своём дипломатическом иммунитете. Вести с ним душеспасительные беседы я, пожалуй, больше не буду – толку всё равно никакого.