Браслет Изиды - [13]

Я был подавлен. Незнакомец читал в моей душе, как в открытой книге.

— Простите, — спохватился мой собеседник, — я еще вам не представился: маркиз Себастьен де Ларош-Верни, — отрекомендовался он. Я назвал себя.

— Не пойдем ли мы на воздух, — предложил мой новый знакомец, — право, сидеть здесь больше не стоит.

Мы вышли и, заняв один из столиков в саду, потребовали себе прохладительного питья. Завязался разговор. Маркиз оказался очень интересным, остроумным собеседником, и, что самое главное, по-видимому, весьма осведомленным в тайных науках.

Между прочим, он мне сказал: «Не сочтите моего знакомства с вами назойливостью. Я сразу угадал в вас человека, интересующегося тайнами востока; ваша готовность подвергнуться опытам факира показала мне, что вы хотите заняться этим вопросом серьезно, а не из одного праздного любопытства. И я решил прийти вам на помощь. Я имею доступ в общество, обладающее большими познаниями в интересующей вас области. Больше я вам пока ничего не скажу. Но думаю, что со временем вас можно будет ввести в это общество».

Ты легко представишь себе мою радость. Мои долголетние мечтания, по-видимому, были близки к осуществлению. Понятно поэтому, что я сразу же воспылал благодарностью к новому знакомому, и мы расстались почти приятелями, дав друг другу обещание увидеться на следующий же день.

II

Не буду утомлять тебя подробностями; скажу прямо, что через неделю мы сделались с маркизом закадычными друзьями. Ни одного осмотра окрестных достопримечательностей, ни одной прогулки я не предпринимал без моего «французского ассирийца», как я мысленно называл де Ларош-Верни. Раскаиваться мне не приходилось, так как маркиз прекрасно знал Египет, историю его памятников и сообщал массу любопытных сведений. Об обещанном посещении тайного кружка он, однако же, молчал. Я же, боясь показаться назойливым, тоже на затевал об этом разговора. Наконец, он явился ко мне как-то утром и без всяких вступлений объявил: «Я добился разрешения братьев: сегодня ночью я введу вас в „Ложу правой пирамиды“ — так называется общество, о котором я вам говорил».

День тянулся для меня нескончаемо долго. Я считал часы и минуты, когда, наконец, ночная тьма сразу окутает землю и на небе засверкает таинственное светило Изиды. Наконец, желанный миг настал. Маркиз де Ларош-Верни зашел за мной, и мы направились к берегу Нила. Вся окрестность была залита ровным, серебристым сиянием луны, и в этом сиянии особенно резко и рельефно выступали очертания далеких пирамид-усыпальниц фараонов и еще более далеких, молчаливых гор, в уступах которых вырублен громадный загадочный Сфинкс…

В каком-то безвольном безразличии я следовал, как зачарованный, за моим руководителем. Молча мы спустились к берегу Нила и сели в поджидавшую нас рыбачью лодку. Маркиз сказал лодочнику несколько слов на непонятном мне языке; лодочник кивнул головой и оттолкнулся от берега. Через короткое время мы были на другом берегу и вступили на землю, где когда-то стоял древний священный Мемфис. Но протекли тысячелетия, и от некогда славного и пышного города осталось только необозримое поле, покрытое развалинами и разбитыми камнями. На месте былого величия возникла бедная арабская деревушка Менф. И только вдалеке, напоминая о прежнем величии, чернела громадная пирамида фараона Хуфу, неправильно называемая пирамидой Хеопса, как бы олицетворяя собою арабскую пословицу: «Все боится времени, но время боится пирамид».

— Здесь нас должны поджидать, — в первый раз нарушил молчание маркиз, оглядываясь по сторонам. Действительно, в портале полуразвалившегося храма притаился всадник, державший на поводу двух оседланных стройных скакунов.

— Садитесь: нам предстоит маленькая верховая прогулка, — сказал маркиз.

Через несколько минут мы уже оставили далеко за собой Менф и скакали по направлению к темной громаде Хеопсовой пирамиды. Справа молча скакал Ларош-Верни, а слева — всадник, приведший лошадей. Вглядевшись, я, к моему немалому удивлению, узнал в нем факира Солимана беи Аиссу из сада Эзбекие. Не могу сказать, чтобы это открытие привело меня в особый восторг; наоборот, присутствие факира оказало на меня какое-то тягостное, гнетущее влияние, в причинах которого я не мог дать себе отчет.

Приблизительно через час довольно быстрой езды мы достигли цели: пирамида Хуфу осталась от нас влево, в расстоянии около полуверсты; мы же остановились у подножья невысокой пирамиды, казавшейся в сравнении с громадой Хуфу небольшим холмом.

— Это, так называемая археологами, правая пирамида сына Хуфу, — объяснил маркиз, спрыгивая с коня, — в отличие от другой пирамиды, находящейся в верстах двух отсюда. Однако, пора, пора! — добавил он, взглянув на часы. — Наверно, все братья уже в сборе. Следуйте за мной, — и привычным шагом маркиз начал подниматься по уступам и выбоинам пирамиды; я, пыхтя и отдуваясь, следовал за ним; шествие замыкал Солиман. Таким образом, я оказался между двумя моими спутниками и начинал чувствовать себя чем-то вроде почетного арестанта.

Восхождение продолжалось недолго. Мы поднялись всего футов на десять над землей, когда маркиз остановился и нажал чуть заметно выдававшийся квадрат в кладке пирамиды; бесшумно повернулась невидимая дверь, и пред нами открылось темное, низкое отверстие.