Бракованные судьбы - [45]

— Тишину я не люблю с самого детства. Не знаю, как объяснить понятнее, но… тебе когда-нибудь приходилось чувствовать на себе чужой взгляд?

— Было пару раз.

— Вот и у меня так же. Стоило остаться одной — в тишине — как тут же начинало что-то мерещиться. В детстве мне казалось, что стены и вещи смотрят на меня каким-то долгим злым взглядом. В свою комнату в отсутствие родителей я вообще старалась не заходить. Знаешь почему? У меня там повсюду были разбросаны мягкие игрушки — всякие зверушки, герои сказок, обычные куклы, с которыми я не играла… и у всех у них, естественно, были глаза. Понимаешь, о чем я?

Саша, подойдя чуть ближе ко мне, осторожно кивнул.

— Но это всего лишь тишина. С ней с горем пополам можно бороться: включить телевизор или радио, выйти на улицу, в конце концов… Намного страшнее оставаться в темноте.

Я чуть-чуть помолчала, собираясь с мыслями.

— Когда мне было лет девять-десять, мы поехали в гости к дедушке. Он жил в лесу, потому что работал лесничим, а сам лес и не лес толком. Так, пара деревьев и небольшая полянка. Звери там, конечно же, были, но не хищники. Бояться было нечего, и мы спокойно могли ходить хоть в самую глубь.

— И ты пошла? — перебивая, спросила моя персональная жилетка. Ну, а как его еще назвать? Я ж ему сейчас вроде как душу раскрываю, выплакиваю свои проблемы… Так что точно жилетка.

— Нет, я никуда не ходила, наоборот, отказалась погулять с семьей вечером по лесу и осталась одна в доме. Поначалу мне было хорошо, весело даже. Я включила телевизор, чтобы не было тишины, наделала себе кучу бутербродов и отдыхала от своих мелких. Все бы хорошо, но через час позвонили родители. Сказали, что они вышли из леса и сейчас направляются в поселок, к кому-то в гости. И сказали, что могут меня подождать, чтобы я не сидела дома одна, вдруг они задержатся. Но я, дура, и тогда отказалась… Через полчаса стемнело, еще через час выключили свет. И знаешь, что я первым заметила? Естественно, тишину… и, может, тебе это покажется бредом, но тогда мне показалась, что это другая тишина. Намного злее и намного… быстрее.

— Быстрее?

— Да, быстрее. Она не стояла на, месте, а, казалось, с каждой секундой подбиралась все ближе и ближе ко мне. С каждой секундой… Сашка, — я жалобно всхлипнула, в глазах мгновенно появились слезы, — я испугалась! Я… я тогда… там такое было! Я рычание слышала, Саш! Настоящее рычание! — развернувшись, я протянула руку, ища поддержки. Парень понял это, а потому просто притянул к себе, успокаивающе гладя по голове. — Хуже звериного! Как будто, будто… — всхлипы перешли в тихое рыдание, и я уже не могла связно говорить, только урывками. — Я… мне действительно показалось, что кто-то схватил мня за руку! Кто-то, очень мерзкий. Не знаю, как мне в голову пришла эта мысль, но… свободной рукой я вцепилась в крестик на шее… сразу же эта мерзость меня отпустила. Я не знаю… сколько просидела одна в темноте, с той тварью… но когда включили свет, вся мебель в комнате оказалась перевернутой… но, Саш, я… я сидела на месте и никак не могла устроить весь тот бардак!.. На следующий день мы с родителями уехали в город, на осмотр в психиатрическую клинику… папа на этом настоял, — всхлипнув еще раз, я замерла, пытаясь сосредоточится на Сашкином тепле и успокоиться. — И все. Мне поставили диагноз, но он так и не подтвердился…

— Какой диагноз?

— Потом… Давай потом? — шепотом попросила я, со злостью утирая дурацкие слезы.

— Хорошо. Извини…

За всеми этими разговорами мы с Сашей как-то позабыли о стоящей на плите кастрюле. И вспомнили о ней лишь тогда, когда вода с шипением стала выходить «за борт».

— Прелестно, — буркнула я, не переставая злиться на все, что только можно: на себя, на Сашку, на ситуацию… на пельмени.

— Маш, да ладно… плюнь ты на все это и иди спать, — предложил он, кивнув в сторону печки.

— Спать? Смеешься?

Ну конечно, я тут столько всего «радостного» вспомнила, что усну в три секунды. Мечтать не вредно.

— Ну, хочешь, я у тебя заночую, а? Или все-таки уйти? Сомневаюсь, конечно, но, может, ты хоть тогда успокоишься.

— Нет! Не надо уходить… оставайся.

— Тогда не плачь.

— Я не плачу! Это просто… не сдержалась. А так я почти никогда не плачу!

— Ну, хоть в этом плюс. А то я уже начал думать, что получил себе настоящую плаксу, — усмехнулся блондин, потеревшись щекой о мою макушку.

Вот же зараза… Не упустит возможности подколоть даже в такой момент!

— Спасибо за «поддержку»!

— Не за что.

А от ужина он все-таки отказался, объяснив это тем, что на ночь, оказывается, есть вредно. Но я-то понимаю, что Саша просто-напросто испугался той непонятной кашицы, что получилась вместо пельменей: мясо вывалилось и каким-то образом умудрилось подгореть, а тесто слиплось в небольшие комки. Фу, одним словом.

А еще мы решили (по большему счету я) спать в одной комнате. Да, я заячья душа, боюсь темноты, тишины и всего такого и не скрываю этого! А потому пускай этот белобрысый думает что угодно, но главное — мне с ним будет спокойней. Остальное же не важно… Может быть, утром мне придется поменять свое мнение, но сейчас не утро — ночь.

— Тебе помочь? — спросил Саша, зажигая последнюю, четвертую свечу.