Браки по расчету - [97]

Какое счастье — обрести свою веру! Пани Валентина обрела ее в вере Мартина, и были у нее две статьи веры. Во-первых, Валентина уверовала в блестящую будущность Мартиновых участков под Витковом и продала немалую толику своих акций Западной железной дороги, чтобы прикупить хутор Опаржилку по ту сторону Комотовского пруда. О сносе городских стен, от чего подскочили бы цены на землю, правда, еще ничего не было слышно, — но не прошло и трех месяцев супружеской жизни Мартина с Валентиной, трех месяцев жарких любовных утех, как некий житель Карлина, владелец многих доходных домов, купил недалеко от участка Валентины хуторок по названию Малая Проуткова и начал строить там дом городского типа, — трехэтажный, поделенный на множество квартир, состоящих каждая из одной небольшой комнаты, то есть предназначенных для беднейших съемщиков; это был новый доходный дом, первая ласточка, зародышевая клетка нового города.

Клетка эта, казалось, размножалась делением. Уже в следующем, шестьдесят пятом году неподалеку (а именно на краю заброшенных виноградников Большая и Малая Шевчиковы) поднялся целый квартал таких же доходных домов. Строительство велось с большим размахом, под руководством плутоватого пражского архитектора; строили дешево, на живую нитку, «из песка и воды», как неприязненно отзывался о стройке Мартин, желавший, чтобы его город, город его мечты, был самым красивым и прочным. Но, увы, город рос не таким и не мог быть таким: сильно пересеченная местность не позволяла замахиваться на широкие авеню с дворцами, а местоположение этого района, к востоку от Праги, предопределяло стать ему жилищем бедноты. Но все же лед был сломан, цены на землю поползли вверх, и Мартин утопал в блаженстве.

— Сколько? — спросит, бывало, Валентина, заметив на лице его тихую, не сходящую улыбку довольства.

— Пятьдесят, — ответит Мартин.

Это означало, что ему опять сделали предложение, и — словом, цена на их землю поднялась еще на пятьдесят крейцеров за квадратную сажень. Тогда супруги молча падали друг другу в объятия и пребывали в них долго.

Другой, еще более значительной статьей новой Валентининой веры было процветание первой чешской экспедиторской конторы в Праге, открытой Мартином. Однажды, как мы помним, когда она случайно застала его в Комотовке, он сказал ей, что обмозговал все до последней точки — так и было в действительности. Еще перед свадьбой Валентина отдала в его распоряжение весь свой основной капитал, и Мартин арендовал для своего предприятия двухэтажный дом на Сеноважной площади; дом был, правда, стар и непригляден — он стоял за Индржишской башней, на месте, где много позже вырос дворец общества сахароваров, неуклюжий, неудобный старинный чешский дом с толстыми стенами, с множеством закоулков, окна крошечные, на лестнице темно, скрипят источенные червем половицы, пищат и возятся крысы; Валентина даже испугалась, когда жених с гордостью показал ей свое приобретение, и обвинила его в неуместном скряжничестве — однако Мартин сейчас же успокоил ее сразу несколькими аргументами. Во-первых, облупившийся фасад можно легко и дешево починить, оштукатурить, и дом получится как игрушка. Далее: до Главного вокзала рукой подать, что для экспедитора неоценимая выгода, и Комотовка недалеко с ее конюшнями, пастбищем и запасным складом. Затем: экспедиторское дело — не галантерея и не парфюмерия, тут ни к чему шик и блеск; экспедиторство — ремесло серьезное, многотрудное, тут не поработаешь в лайковых перчатках да в цилиндре, потому как, нарядись экспедитор в перчатки и цилиндр, заказчик не поверит в его солидность и надежность, и поэтому известная замшелость, известная старообразность дома самым благоприятным образом воздействует на разумных людей. Арендованное Мартином домовладение, пусть невзрачное, имеет зато все, что нужно: большой двор, сухой склад и подвалы, довольно места для конторы и упаковочной, для двух конюшен, из которых каждая свободно вместит по три пары лошадей, есть место для сенного сарая и для мастерской, где будут чинить фургоны, и для собственной кузни, и въезд достаточно широк, и колонка своя… Мартин не докончил: упоминание о собственной колонке совершенно убедило Валентину, и она прервала его защитную речь примирительным поцелуем и сняла все свои возражения.

Мартин «обмозговал» все до последней точки, и, в общем, он ни в чем не ошибся; однако для того, чтобы идеальные его замыслы и планы могли воплотиться в жизнь, потребовалась помощь Валентины, причем не только ее деньги, но и личное ее участие в деле — и Валентина не отказала в этом. Благодаря ей отец Мартина, до той поры упрямей мула, стал мягким как воск. Когда Мартин впервые — по железной дороге, конечно, — привез Валентину в Рокицаны представить родителям и ввести в семью, батюшка и матушка несколько испугались ее, оробели; матушке Валентина показалась слишком старой, батюшке — больно уж сиреневой; матушке — излишне полной, батюшке — чересчур важной; матушке — щеголихой, батюшке — очень уж городской, и обоим — слишком накладной, дорогой и капризной. Но когда выяснилось, что Валентина умеет говорить по-ихнему, когда она, по привычке, сняла свой городской наряд и переоделась в матушкино платье, когда увидели, что она, пусть богатая и роскошная, а умеет и корову подоить, — оба старика были завоеваны. Они и оглянуться не успели, как Валентина уже величала их «маменька» и «папенька», матушке она помогла чистить картошку, а батюшке, зная от Мартина, что старик в последнее время страдает извечным возчицким недугом — астмой, привезла из Праги картузик кореньев, которыми надо было курить и вдыхать дым, отчего старому Недобылу действительно полегчало. Одним словом, Валентина делала все возможное, чтобы привлечь стариков на свою сторону, и это ей удалось в такой мере, что она очаровала не только их, но и самого Мартина, чья любовь, если это возможно, возросла, а желание усилилось.