Браки по расчету - [26]

Дело в том, что Недобыл был не простой возчик, которому каждый мог кинуть в телегу мешок с горохом, — отвези, мол, туда-то и туда-то. Во время своих регулярных поездок в Прагу — он всегда выезжал в понедельник утром, а возвращался в пятницу к полудню, как часы, в мороз и зной, — старый Недобыл выполнял сложные коммерческие и почтовые поручения, и все это — без записей, без корреспонденции, без бухгалтерии, если не называть бухгалтерией те палочки, которые записывала на доске матушка Недобылова, чтоб иметь представление о количестве масла, доверенного рокицанскими хозяйками возчику для продажи в столице. Нелегальную же доставку писем и посылок, равно как и денег, Недобыл производил всегда, причем делал это надежно и дешево: если почтовая марка для письма стоила шесть крейцеров, то Недобыл добросовестно вручал адресату всякую мелкую посылку за половину этой суммы, да еще дожидался ответа или передавал устно то, что отправитель надумал, уже запечатав письмо. А если присовокупить к этому, что сверх упомянутого люди поручали Недобылу на комиссию всякую дребедень, от которой не могли избавиться сами, — как-то: разобранную кафельную печь или гипсовую статуэтку африканки, — и что он возил еще пассажиров, причем за два гульдена вместо четырех, взимаемых за место в дилижансе, то нам придется признать, что Недобыл — человек толковый, с головой на плечах. Но что проку в голове отца, когда сын его и преемник бестолков!

«Наш Лойзик не знает обращения», — горестно вздыхала матушка. Это было самое мягкое, что она могла сказать о нем, но даже и столь снисходительно выраженное мнение укрепляло озабоченность отца; в самом деле, что это за возчик, который «не знает обращения», не умеет потолковать с людьми, завлечь клиента приятным словом, пошутить с ним; который все путает, письма отвозит не по адресу, поручения передает шиворот-навыворот, ни о чем не может договориться и уходит не солоно хлебавши, даже денег правильно получить не умеет!

Работать-то Лойзик мог за четверых, горы готов был свернуть, для него переломить оглоблю о колено был сущий пустяк — зато в присутствии посторонних он терялся, начинал заикаться, делался неуклюжим, как лягушка, загипнотизированная змеей, — и потому казался еще глупее, чем был.

— Господи, что выйдет из этой орясины? — сокрушался Недобыл, глядя на широкое, красное, угрюмое лицо сына.

— Не всем же быть такими умниками, как Мартин, — возражал Лойзик.

Дело в том, что духовное превосходство Мартина, подтверждаемое замечательными успехами его в гимназии, круглый год ставилось в пример старшему брату, и не удивительно, что тот затаил злобу на младшего. Даже такому верзиле, как Лойзик, нужна любовь — а поскольку Мартин, по его мнению, захватил для одного себя всю любовь и матери и отца, то Лойзик ненавидел брата глухо и упорно.

Так же сильно ненавидел он отцовское ремесло, потому что не имел в нем удачи, а удачи он не мог иметь, потому что ненавидел это ремесло. Так бесплодно и безнадежно метался Лойзик в заколдованном кругу, а отец не обладал ни достаточно умелой рукой, чтобы вывести сына из этого круга, ни достаточно тонкой и убедительной речью, чтобы внушить Лойзику, что нет на свете ничего более прекрасного, важного и почетного, чем извозное дело. «Пойми, Лойзик, — неотступно должен бы твердить ему отец, — людям не обойтись без доставки. Даже мизерную корку хлеба надо доставить в рот, если не хочешь подохнуть с голода; а сколько понадобилось перевозить, перегружать, передвигать, и поднимать, и тащить, чтобы только сделать этот самый хлеб! Если смотреть в корень, то вся человеческая работа есть передвижение, и ничего более: дерево валить — значит двигать пилу вперед и назад, туда и сюда; платье шьешь — протаскиваешь нитку через дырку от иголки; даже чиновник или писатель только и делают, что водят пером по бумаге. Но во всех этих работах передвижение как бы скрыто, замаскировано другими задачами; насколько же лучше передвижение явное, передвижение как таковое, передвижение перевозное, которым мы с тобою и занимаемся!»

Недобыл, конечно, не умел так сказать. Он твердил только:

— Господи, чем я согрешил, что сын у меня такой осел?

И, стараясь вправить мозги сыну и пробудить в нем смекалку, он охаживал его своей страшной тростью по спине и пониже. Но Лойзик, узник заколдованного круга, оставался глупым.

Таковы были три главные заботы Недобыла-старшего, поистине достаточно тяжкие, чтоб старику совсем поддаться великой своей слабости — питию, если б не был он за старшего неудачного сына вознагражден выдающимся младшим и если б не было у него такой супруги, как матушка Недобылова — доброй, аппетитно круглой, ласковой и улыбчивой, мягкой и работящей, лишенной тех неприятных капризов, которые так часто одолевают женщин ее возраста. Не было на свете такого мрачного события, такого отвратительного или горестного явления, такой ужасной катастрофы, чтобы матушка Недобылова не сумела найти даже в этом что-нибудь светлое, благоприятное, утешительное. Умирал кто-нибудь — она говорила: «Слава богу, отмучился». Поля иссыхали от зноя: «По крайней мере научимся ценить божью влагу». Все начинало гнить от дождей: «Ну, теперь опять наберется достаточно воды в колодцах». Даже соседство супругов Комиников, которое так ее угнетало, она умела смягчить рассуждением: «По крайности, они нам всегда напоминают о мученической смерти нашего спасителя».