Браки по расчету - [135]

Так она говорила, скрестив на груди руки, вперив в Борна свои строгие, большие синие глаза, освещенная снизу пламенем свечи, которую прилепила к крышке ящика. Он же слушал ее проповедь хмуро, потупив голову.

— А я этому юноше так верил! — сказал он.

— Верить надо прежде всего самому себе, — отрезала Валентина. — Да иной раз заглядывать в подвалы. Я тоже сначала не увидела здесь ничего подозрительного, как отыскала тут эту гибель Пороховых башен, — ясно, была-то я тут впервые и думала, так оно и должно быть и все, мол, в порядке. Только не повезло вашему пану Иозефу: поднимаюсь я в магазин и как раз вижу, что он договаривается о чем-то с каким-то коммивояжером, да вы его, верно, сами знаете, этакий противный хлыщ с золотым пенсне и котлетками.

— Вероятно, это пан Вюстхоф с фарфорового завода в Клаштерце, — догадался Борн.

Валентина подтвердила — да, это и был, как оказалось, пан Вюстхоф с фарфорового завода в Клаштерце. Он показывал пану Иозефу коллекцию фигурок животных — оленей, собачек, попугаев, и пан Иозеф заказывал, а пан Вюстхоф записывал, как заводной. Когда пан Иозеф кончил заказывать, пан Вюстхоф спросил, не желает ли он еще Пороховых башен, и тут Валентина навострила уши. Пан Иозеф отвечал, что Пороховых башен ему больше не надо, и пан Вюстхоф страшно удивился — как же, мол, так, они ведь так хорошо идут и вон на полках осталось всего несколько штук. Тут Валентина подметила, как пан Иозеф подмигивает Вюстхофу своим хитрым воровским глазом, и сейчас же поняла, что к чему. Она пригласила Вюстхофа к себе и без всяких околичностей ему заявила, что подаст на него жалобу в уголовный суд и посадит за мошенничество. И пусть он лучше не выкручивается и не делает удивленных глаз, а главное, пусть не запирается, потому как пан Иозеф уже во всем сознался, все рассказал про эти Пороховые башни. Тут Вюстхоф засмеялся и сказал, что никакого мошенничества тут и в помине нет и это уже дело пана Борна, если он разрешает пану Иозефу покупать товар, который невозможно сбыть с рук; и если фарфоровый завод в Клаштерце премирует пана Иозефа за оптовые заказы мелкими приватными наградами, то это очень распространенный обычай, не подпадающий ни под какой уголовный параграф. На всяком заводе может случиться такой казус — выпустят что-нибудь сомнительное, дурацкое, заранее обреченное на неуспех, а потом делают что могут, чтоб сбыть с рук брак: объявляют премии, награды, — и нечего этому удивляться. Вот так и с этими злополучными Пороховыми башнями. Вообще-то они сделаны чудесно, как настоящие, но совершенно не подходят для роли сувенира — а почему? Да потому, что всем ведь известно: у Пороховой башни собираются сомнительные девицы. И никто, конечно, не станет покупать такой предмет на память — что дома-то скажут? Почему, мол, из всех достопримечательностей Праги покупателя заинтересовала именно Пороховая башня? — Ну вот, теперь Борн знает, за что Валентина выгнала пана Иозефа. Да что это с Еником? Он такой печальный — или это только кажется Валентине?

Борн и в самом деле опечалился.

— Всюду нечестность, фальшь, предательство, — говорил он, когда они поднимались наверх. — Когда я в молодости служил у Есселя в Вене, я тоже закупал товары. Разве могло мне в голову прийти воспользоваться своим положением для взимания всяких премий, для обворовывания шефа?

— Что ж, значит, вы были честнее, — отозвалась пани Валентина, осторожно ступая по скользким ступенькам.

— Нет. Весь мир был честнее, — возразил Борн. — Мы еще верили в идеалы, в святость слова и неприкосновенность собственности. А во что верит нынешнее молодое поколение, да и с чего ему верить? Какие примеры видит оно? Император несколько раз обещал короноваться чешским королем и не выполнил обещания. Всем известно, что Бойст за уступки, которые сделал венгерцам, принял от их магнатов неслыханные взятки. Так действуют высшие представители государства. Почему же не брать взяток и пану Иозефу?

— Вы, Еник, всегда слишком много философствуете, это ваша старая ошибка, — сказала Валентина. — Что поделаешь, негодяи были всегда, и надо остерегаться их, не то, гляди, на ходу подметки срежут. Думаете, мы с Мартином не приглядываем за тем, что делается в нашей конторе?

— Думаю, что приглядываете, — улыбнулся Борн и от всей души прибавил: — Ах, маменька, чего бы я мог достичь, будь у меня такая жена, как вы!

«Э, милый, об этом надо было поразмыслить семь лет назад», — подумала она.

Вскоре после этого подтвердилось, до чего не только благотворной, но и просто спасительной была идея Борна попросить пани Валентину присматривать за магазином — легко представить, каких дел натворил бы пан Иозеф, после того как Борн был арестован и препровожден в следственную тюрьму. А произошло это в ночь с тринадцатого на четырнадцатое сентября шестьдесят восьмого года, после воскресного народного митинга на горе Конецхлум под Ичином — такого бурного, что все газеты, напечатавшие о нем сообщение, были конфискованы. Ян Борн, как делегат от Общества славянской взаимности, произнес на этом многотысячном сборище блестящую речь, в которой наряду с прочим заявил, что «чешский народ никогда не давал согласия на узурпацию своих прав, никогда от них не отказывался и только выжидает момент, чтобы восстановить их». А ночью, разбуженный от крепкого сна светом свечи, он вдруг увидел у своей постели — надо сказать, что в то время он спал уже в отдельной комнате, без жены — увидел у своей постели невысокого улыбающегося человечка, позади которого виднелись у двери два вооруженных жандарма.