Брак по расчету. Златокудрая Эльза - [27]

Майнау продолжал барабанить по стеклу, но видно было, что кровь бросилась ему в лицо.

— Мой милый Рауль, когда я смотрел на разыгрывавшуюся во дворе сцену, в мою голову невольно закралась подозрение: должно быть, правда то, что про тебя болтают.

— А что про меня болтают? — спросил Майнау и повернулся к дяде.

— Э, не горячись, друг мой! — отозвался тот.

Красавец Майнау, стоя в оконной нише, принял вдруг такой повелительный вид, точно требовал объяснений.

— Честь твоя тут не затронута, — продолжал дядя, — только, повторяю, ты делаешься смешным, допустив из принципов гуманизма побег преступника Штрольха, этого гессенца, который уже много лет занимался браконьерством в Шенверте; говорят, что ему помогло «высшее» лицо именно в ту минуту, когда жандармы готовились схватить его.

Насмешливая улыбка мелькнула на губах Майнау.

— Вот как? Неужели слухи об этом маленьком грешке дошли до тебя, дядя? — спросил он. — Как не восхищаться искусным плетением паука, ведь за какую бы ниточку ни задела несчастная муха, ее неминуемо тянет к центру… Этот гессенец был действительно пренеприятной личностью: он у меня под носом убивал моих лучших оленей. Еще если бы это было из страсти к охоте, я, пожалуй, посмотрел бы сквозь пальцы, а то ведь он делал это по нужде… Fi done[12]! Прежде, конечно, было иначе — тогда владельцы Шенверта имели полное право расстрелять такого надоедливого субъекта без всяких последствий и даже сделать себе перчатки из его кожи. Боже! Неужели право натягивать на свои пальцы кожу ближнего может способствовать осознанию своего могущества?

При этих словах гофмаршал развернулся и устремил пристальный, испытующий взгляд на говорившего. Потом повернулся к нему спиной и принялся отбивать такт своей палкой по бронзовой решетке камина с такой силой, что она зазвенела.

— Многочисленные преимущества нашего сословия лишили нас злополучных новейших идей, — продолжал Майнау, — а того, что оно дает нам взамен, я не хочу… Мошенник, который очистит лавку брата сапожника или портного, будет точно так же наказан, как и браконьер, ворующий мою дичь! Нет, это не в моем вкусе! Его посадят в тюрьму, и поскольку по выходе из нее ему положительно нечего будет есть, он в этот же вечер снова примется за добывание пропитания в моих лесах. В таком случае я, как и в былые времена, сам совершаю расправу и устраняю молодца с дороги: будучи в Америке, он не сможет мне вредить.

— Глупости! — сердито буркнул старик.

А Майнау тем временем подошел к кофейному столу и погладил кудрявую головку Лео.

— После завтрака мы с тобой поедем кататься, мой мальчик: мы должны показать маме наших фазанов и другие редкости Шенверта. Ты согласна, Юлиана? — спросил он ласково у жены.

Она ответила утвердительно, не поднимая глаз от вышивания.

Майнау закурил сигару и протянул руку к шляпе. Лиана встала.

— Могу я просить тебя уделить мне несколько минут? — обратилась она к нему.

Она стояла пред ним высокая, стройная, недоступно-важная. Он видел вблизи белизну ее бархатной, матовой кожи, какая почти всегда бывает у рыжеволосых, видел ее серо-голубые глаза, бесстрастно смотревшие на него.

Он вежливо подал ей руку.

— Берегись, Рауль! Прекрасная дама привезла массу интересного из Рюдисдорфа, — сказал гофмаршал шутливо, грозя ему вслед пальцем. — Она лучше всякого архивариуса знает свои фамильные традиции. Я сейчас узнал от нее, что один из Майнау числился на службе у сиятельных Трахенбергов.

Майнау порывистым движением опустил руку, на которую опиралась его молодая жена. Молча, с угрюмым видом подошел он к двери, широко распахнул ее и пропустил Лиану вперед.

Она подняла на него глаза, только когда они остановились у другой двери, в которую он предлагал ей войти. Как только Лиана вошла в комнату, ей бросилось в глаза висевшее на противоположной стене, подобно легкому облаку, резко выделявшемуся на ярком фоне обоев, изображение воздушного существа с упрямым, гордым поворотом пленительной головки, с плоской грудью, узкими плечами, худенькими, детскими руками, тонувшего в волнах желтоватых кружев. Оно выступало из массивной рамы подобно белой бабочке, привязанной за нитку и напрасно порывающейся куда-либо лететь. То был портрет первой жены Майнау, и Лиана испугалась, догадавшись, что она в комнате Майнау. Неверным шагом приблизилась она к окну.

— Я вас не задержу, — сказала она, отказываясь от кресла, которое он ей придвинул.

Опершись рукою о край письменного стола, она невольно сдвинула с места один из больших фотографических портретов в овальных рамках, украшавших стол.

— Герцогиня, — сказал Майнау, как бы представляя ее, и осторожно поставил портрет пышной красавицы на прежнее место.

Неожиданно для Лианы он подошел к окну, у которого она стояла, и наполовину спустил штору. Солнечный луч, играя на лбу молодой женщины, заставил ее опустить глаза.

— Ну, — сказал Майнау, покончив со шторой и продолжая стоять лицом к окну, — могу я узнать, каковы твои желания, Юлиана? Они как-то связаны с Рюдисдорфом, как говорил дядя? Он был сегодня в дурном расположении духа; твое замечание, вероятно, еще более раздражило его.