Брак по-американски - [83]

Доказательства могут быть представлены.

Трюк с оплатой расходов во время нашей совместной жизни, полностью лежавших на мне (квартплата, электричество, телефон, еда, прачечная, развлечения, подарки).

Доказательства могут быть представлены.

Трюк с побегом Вашего клиента из семьи, совершённым тайно, без предупреждения.

Доказательства могут быть представлены.

Трюк с общими деньгами ($300), которые Ваш клиент полностью забрал себе.

Трюк с нашей интимной жизнью. Будучи женой Вашего клиента, я авторитетно заявляю, что он страдает латентной скрытой формой гомосексуальности и отказывается открыто признаться в этом. Встречаясь с женщинами, Ваш клиент тщетно надеется преодолеть свой порок, но всякий раз, когда его патологические наклонности берут вверх, трусливо разрывает союз, не находя в себе смелости и сил взглянуть правде в глаза.

Трюк со свадебными деньгами. Полученные на свадьбе деньги в качестве подарка (наличные и в чеках) Ваш клиент положил в банк на своё имя. Эти деньги должны были быть отданы семье Лишанских в счёт свадебного долга. Ваш клиент обещал отдать деньги и никогда этого не сделал.

Доказательства могут быть представлены.

В результате жестокого и бесчеловечного обращения со мной со стороны Вашего клиента на протяжении последних трёх месяцев я разрушена морально, материально и физически. У меня нет сил жить и работать.

В качестве компенсации я требую, чтобы Ваш клиент заплатил мне $100,000.

Искренне Ваша

Я с удовольствием вывела свою подпись.

Больше, чем на сто тысяч, моей фантазии не хватило, при моих заработках эта сумма казалась мне космической!

Я с силой плюнула на конверт змеиным ядом, снесла его на почту и отправила с уведомлением о вручении. Через день я получила почтовую открытку. С дьявольской усмешкой я прочла, что моё письмо было вручено Гарику в день его рождения!

ДОЧКА

В маму как бес вселился! Что-то всё время пишет, рвёт, опять пишет! По телефону только и слышно «развод», «статья», «адвокат», «суд»! В ней появилась какая-то сатанинская энергия! Такое впечатление, будто она мысленно с кем-то разговаривает. То смотрит в пустоту с ненавистью, то вдруг ни с того ни с сего хохочет каким-то мефистофельским смехом, восклицая время от времени: «Я ему покажу! Он у меня узнает!» «Он» — это, конечно, Гарик наш подлый. На меня мама даже не смотрит, проходит как мимо пустого места, и только если я подхожу к телефону, бросает такой взгляд, что у меня язык примерзает к нёбу, и я спешу поскорее повесить трубку. К счастью, на улице тепло, дома я почти не бываю. Но по маме я скучаю. По той, прежней, весёлой, смешной и ласковой! А как её вернуть — не знаю!

В субботу мама, как всегда, убирала квартиру, а я пошла в магазин за продуктами и на обратном пути взяла нашу почту. Из кучи журналов выпал знакомый квадратик конверта с видом Ленинграда на левой стороне. Письмо было для мамы от её старинного институтского друга Славы. Я его хорошо помню. Невысокий, худенький, с плотно сжатыми губами и очень строгими, глубоко посажеными глазами. Когда он, бывало, спрашивал меня: «Ну, что у тебя нового в школе?», я чувствовала, его это действительно интересует, и даже робела, если что-то в школе было не так. А ещё я помню, что Слава был у нас как палочка-выручалочка, когда надо было что-нибудь починить, прибить или подвинуть. Сколько раз в детстве я ломала дверной замок, столько раз Слава его переставлял! Он проводил нам антенну для телевизора, помогал паковаться при переездах, а когда мы уезжали в Америку, три последних дня перед отъездом приходил после работы к нам и молча сидел на кухне с таким несчастным лицом, что на него жалко было смотреть. Мама и Слава подружились очень давно, и я никак не могу понять, почему они не влюбились в друг друга. Мама рассказывала, что Слава много лет безнадёжно любил жену своего друга. Любил тайно, изливая душу только маме. Потом мама вышла замуж, развелась, растила меня, а Слава всё ещё любил жену друга. Когда эта любовь прошла, то двадцатилетняя дружба с мамой уже вошла в привычку, которую нарушить было не так-то просто. А потом мы уехали. Слава писал нам редко, но я знала, что мама его писем ждёт, и обрадовалась, что сегодня могу сделать ей приятное.

Когда я вошла в квартиру, мама, закатав рукава, драила плиту.

— Мам, тебе письмо от Славы, из Ленинграда! — крикнула я с порога. Мама тут же выскочила из кухни.

— Читай! — попросила она. — У меня руки грязные!

Я развернула листочки, написанные аккуратным круглым, почти женским почерком.

18.08.92

Санкт-Петербург

Здравствуй, моя дорогая, очень далёкая и постоянно близкая!

Рад случаю, что это письмо дойдёт до тебя с оказией, через хороших людей, и не придётся долго ждать и гадать о его судьбе.

Теперь о главном. Я был в отпуске у мамы, в Карелии, когда твоя подружка Маша вернулась из Нью-Йорка. Она мне несколько раз звонила, но встретились мы только в конце июля. От неё я узнал о твоих семейных неудачах. Не поверил. Ну, как так получилось? Я радовался за тебя, что наконец-то ты получила так нужную тебе опору и встретила близкого и интересного человека.

Мы долго беседовали с Машей о тебе, о твоей дочке, о жизни у вас и у нас. Конечно, как собеседник она во многом уступает тебе, но мне всё равно было интересно как можно больше узнать о твоей жизни. Во время разговора я вспомнил слова Софи Лорен, написанные в её книжке: «…Если вы красивы, вас замечают. Если вы остроумны, к вам тянутся друзья. Если же вы обладаете шармом — вас не забывают!» Прими это на свой счёт. Все те, кто тебя хорошо знают, уверен, так думают и в Нью-Йорке, и в Питере.