Брак по-американски - [60]

Телевизор орёт на всю квартиру, а дочка, одним глазом следя за тем, что мелькает на экране, умудряется следить за любовными телевизионными интригами и попутно разговаривать по телефону с подружками, не выпуская трубку из рук ни на минуту. Всё это происходит в то время, как я кормлю обедом Гарика, и дико действует на нервы и мне, и ему.

В ответ на мою просьбу сделать телевизор потише, а лучше его совсем выключить, дочка вскочила, как фурия, и разоралась, что я не даю ей жить. Гарик сидел, втянув голову в плечи, с застывшей ложкой у рта. От стыда и обиды мне хотелось схватить кастрюлю с супом и надеть её орущей дочке на голову! Я ограничилась злобным взглядом, показав исподтишка ей кулак, но внутри у меня всё кипело!

За окном начало марта, а у Гарика с языка не сходят налоги, которые надо платить пятнадцатого апреля. Он ждёт этого дня как страшного суда.

Я так и вела паскудную книгу учёта нашего бюджета, а совесть у Гарика, вопреки моим надеждам, спала беспробудным сном. Мало того, он вдруг заявил, что хочет проверить записи моего счёта в банке. Это настолько вывело меня из себя, что я по-настоящему окрысилась и сверкнула глазами так, что Гарик отскочил и сердито надулся. Я взбесилась не потому, что боялась показать свои почти нулевые «накопления», меня оскорбила сама постановка вопроса. Я себя почувствовала так, будто с меня посредине улицы сдёргивают трусы!

— Проверь книгу! — огрызнулась я. — Мой чек полностью уходит на каждодневные расходы и долг Лишанским!

Гарик не повернул головы. Каждый раз, когда разговор заходил о наших долгах, налогах, счетах и тратах, Гарик прокурорским тоном задавал мне обидные вопросы, куда я что заплатила, и я должна была наизусть цитировать то, что уже записано в книге. Подобные сцены напоминали перекрёстный допрос. Обливаясь жаром, я боялась ошибиться и показаться вруньей, которая пишет одно, а говорит другое. От каждого моего ответа Гарик раздражался всё больше и больше. Однажды, во время подобного опроса, он упал на стул, безнадёжно опустил руки и стал повторять, как заведённый:

— Мне это не посредствам! Я больше не могу!

Я испугалась, ничего не понимая. Никаких особых трат не было. Всё как обычно — еда, прачечная, квартплата, электричество, телефон.

— Гарик, в чём дело? Объясни мне! Что происходит?

Но он только сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, монотонно повторяя:

— Мне это не по карману! Я больше не могу!

После таких сцен ночью Гарик натягивал одеяло на голову, поворачивался ко мне спиной и лежал, не шевелясь, как мёртвый.

Обычно я собираюсь на работу с вечера. Старая школьная привычка накануне собирать портфель и приготовить форму осталась на всю жизнь. Перед сном я тщательно обдумываю, что я надену завтра, и оставляю на стуле полный комплект — от платья до чулок, чтобы утром только встать и одеться.

В тот злополучный вечер я, как всегда, приготовила себе одежду. Юбку пришлось погладить, и я повесила её на кресло, стоящее у письменного стола Гарика. Когда я после душа вошла в спальню, Гарик уже был в постели. Скомканная юбка валялась на полу. «Упала, наверное», — подумала я, подняла юбку и, встряхнув, аккуратно повесила её обратно на кресло.

— Не сметь трогать мой стул! — неожиданно взвизгнул Гарик, вылетая из постели. Он схватил мою юбку и с силой швырнул её на пол. — В этом доме у всех, включая кота, есть своё место, кроме меня! Это моё место! Я никому не позволю его трогать!

Я молча смотрела, как он беснуется. Только сердце моё заколотилось где-то в горле, и каждый удар отдавал в виски. Гарик прыгнул обратно в кровать, закрылся с головой одеялом и замер.

— Знаешь, дорогой, — ядовито усмехнулась я, — похоже, ты специально устраиваешь скандал ближе к ночи, чтобы был повод повернуться ко мне спиной! Не трудись, никто тебя не изнасилует! Спи спокойно, дорогой товарищ!

Я легла на другой край кровати. Слёзы высохли на глазах, не успев пролиться. Боже мой, что с нами будет? Что будет?

Мне было страшно, как маленькой девочке в темноте. Рядом со мной, в одной постели, лежал и старался не дышать совершенно чужой человек.

ДОЧКА

Гарик бродил по квартире как холодный дух. Я его не понимала. Казалось бы, сбылась его мечта! Он по любви, по собственному горячему желанию женился на женщине, которую сам выбрал! Жизнь должна была бить в нём ключом! Но от Гарика веяло таким холодом! Мама очень старалась. Её тепла хватало не на двоих, на троих, на десятерых! Но ледяное спокойствие Гарика, его странная отрешённость, эти постоянные уходы в себя доводили маму то того, что у неё порой опускались руки и лицо становилось жалким и несчастным!

Иногда мне хотелось схватить Гарика за плечи и тряхнуть, что было сил — очнись!

В нём не было жизни, и это ужасно! Он внёс затхлость в нашу уютную квартиру, и она чем-то стала похожа на его берлогу, из которой он к нам пришёл.

Я не хотела идти домой. Куда угодно, только не домой! И совсем не потому, чтобы не мешать маме и Гарику. Дома мне было неспокойно, страшно. Я не могла понять, чем объяснить постоянно плохое настроение Гарика. Почему он сидит и курит у окна, не поворачивая головы? Самое ужасное, когда человека ничего не трогает! Что делает нас людьми? Чувства, эмоции, переживания! Без этого человек — неполноценный, попросту урод!