Брак по-американски - [56]

— Пожалуйста, с чеками.

— Что-что? С какими чеками?

— С чеками из магазинов. Так легче ничего не пропустить.

Я взбесилась, но виду не подала. Когда я выходила замуж за старого холостяка, то знала, на что иду. Теперь надо терпеть. Все жёны терпят. Я докажу ему, что он зря боится. Когда он увидит мою честность и порядочность, ему станет стыдно, и он сам, да, именно сам, отменит эту денежную инквизицию.

«Я докажу! Докажу!» — стучало у меня в сердце и стояло комом в горле. Чтобы не расплакаться, я включила телевизор и постаралась вникнуть в то, что происходило на экране.

На следующий день я купила бухгалтерскую книгу. На первой странице прикрепила копию своего двухнедельного чека. С этого дня, что бы я ни купила, будь то буханка за 98 центов или кусок колбасы за 3 доллара, я просила дать мне чек. Поначалу продавцы на моей улице, знавшие меня не один год, удивлённо глядя, протягивали мне бумажные клочки, которые раньше выбрасывали в урну для мусора. Потом все привыкли и, когда я впопыхах забывала и бежала к выходу, кричали мне вслед: «Постойте, возьмите чек!» Доказательства своей честности я аккуратно прикрепляла к каждой странице, которой хватало ровно на неделю, и внизу листа подводила полный итог семидневных расходов. Книга учёта лежала на полке, на виду. При мне Гарик никогда её не проверял, но у него было достаточно времени сделать это в моё отсутствие, по средам, когда он был выходной, а я работала, или утром, когда я уходила в семь, а он гораздо позднее.

Со временем чувство обиды притупилось. Записывать, куда я что потратила и прикалывать чеки вошло у меня в привычку. Хотя Гарик, вопреки моим ожиданиям, никогда не упоминал о нашем долге, я выкроила из бюджета первые пять сотен и послала их Лишанским, дав себе слово с этого дня делать это регулярно и ежемесячно. Я гордо не обращала внимания на неодобрительные взгляды дочки, когда занималась своей бухгалтерией, на удивлённое лицо мамы, когда она в очередной раз приезжала в гости и видела книгу учёта, лежавшую на виду. Я истово ждала, когда Гарику станет стыдно и он сам прекратит этот иудушко-головлёвский почин.

Январь выдался на удивление тёплым. Порой дни стояли солнечные и ясные, манили выйти на улицу и гулять, как весной, в марте или апреле. Гарик, так же как я, любил пешие прогулки, и мы часто мерили шагами окрестности вокруг дома, лениво болтая о чём-нибудь или молча, держась за руки. Во время одной из прогулок я встретила старого знакомого, который приветливо поздоровался, с любопытством бросив взгляд на моего мужа.

— Кто это? — встрепенулся Гарик.

— Лёня, несчастный человек! Сам усложнил свою жизнь и теперь это расхлёбывает. Он приехал со своей женой два года назад.

— А ты его откуда знаешь?

— Нас познакомила моя подружка по принципу «встречают по одёжке, а провожают, если близко живёшь». Он наш сосед. Когда только приехал, конечно, было нелегко, как всем, впрочем. Но жена Лёни Таня привыкла жить в Москве на широкую ногу и поначалу очень страдала от невозможности сразу купить всё, что видела на манекенах и витринах. Потом вдруг успокоилась, и у неё начала появляться дорогая хорошая одежда, якобы купленная на распродаже. Сначала Лёня ничего не подозревал, но когда жена стала уклоняться от секса, ссылаясь то на усталость, то на головную боль, то просто так, он не выдержал. К тому же Лёня — рукодельник. Он смастерил подслушку к телефону и через какое-то время решил проверить, что записалось. Как бедолага сам мне рассказывал, когда он включил магнитофон и стал слушать, то сел на пол, закрыл голову руками и заплакал. Таня разговаривала с подругой. Во-первых, с изумлением рассказывал Лёня, такого отборного мата он уже давно не слышал. Во-вторых, жена говорила про какого-то супермужика Мишку, от которого была, оказывается, беременна и с удовольствием бы, по её словам родила, не то, что от этого идиота, имея в виду мужа Лёню. Потом обсуждались шикарные Мишкины подарки, и Лёня понял, откуда у жены дорогие тряпки, якобы купленные по случаю. Конечно, был скандал на грани развода. Лёнька ушёл из дома, снял себе другую квартиру. В этот момент мы и познакомились. Потом всё как-то образовалось. Таня, Лёнина жена, сделала аборт, попросила у Лёньки прощения. Лёня тоже понял, что никому он, бедный эмигрант, не нужен. В одиночку жить трудно и тоскливо. Не развелись. Живут вместе. А как? Не знаю. Думаю, не очень-то счастливо. Это же надо догадаться, поставить подслушку на жену! Как бы там ни было, такие вещи в семье не делают! Недаром он потом на полу сидел и плакал!

— Ты что, его жену оправдываешь? — подозрительно посмотрел на меня Гарик.

— Нет! Его жену я не оправдываю! Но есть границы дозволенного! Подслушка — это удар ниже пояса!

— А как бы он тогда узнал?

— Не знаю, Гарик! Но не через подслушку! Это же непорядочно, как ты не понимаешь?

— А мужу изменять порядочно?

— А если тебя пьяный на улице обругает, ты его обратно выругаешь?

— Ну а как же всё-таки узнать?

— Не знаю! Тысячи людей узнают как-то без подслушек! Подслушка — это низость!

Гарик пожал плечами. Мы шли молча, каждый при своём мнении.