Брак холостит душу - [27]

Борзые прыгают на сворах.

Выходит барин на крыльцо,

Всё, подбочась, обозревает;

Его довольное лицо

Приятной важностью сияет.

Чекмень затянутый на нем,

Турецкой нож за кушаком,

За пазухой во фляжке ром,

И рог на бронзовой цепочке.

В ночном чепце, в одном платочке,

Глазами сонными жена

Сердито смотрит из окна

На сбор, на псарную тревогу…

Вот мужу подвели коня;

Он холку хвать – и в стремя ногу,

Кричит жене: не жди меня!

И выезжает на дорогу.

В последних числах сентября

(Презренной прозой говоря)

В деревне скучно: грязь, ненастье,

Осенний ветер, мелкий снег

Да вой волков. Но то-то счастье

Охотнику! Не зная нег,

В отъезжем поле он гарцует,

Везде находит свой ночлег,

Бранится, мокнет и пирует

Опустошительный набег.

А что же делает супруга

Одна в отсутствии супруга?

Занятий мало ль есть у ней:

Грибы солить, кормить гусей,

Заказывать обед и ужин,

В анбар и в погреб заглянуть —

Хозяйки глаз повсюду нужен:

Он вмиг заметит что-нибудь.

К несчастью, героиня наша…

(Ах! я забыл ей имя дать.

Муж просто звал её Наташа,

Но мы – мы будем называть

Наталья Павловна) к несчастью,

Наталья Павловна совсем

Своей хозяйственною частью

Не занималася, затем,

Что не в отеческом законе

Она воспитана была,

А в благородном пансионе

У эмигрантки Фальбала.

Она сидит перед окном;

Пред ней открыт четвёртый том

Сентиментального романа:

Любовь Элизы и Армана,

Иль переписка двух сёме. —

Роман классической, старинный,

Отменно длинный, длинный,

длинный,

Нравоучительный и чинный,

Без романтических затей.

Наталья Павловна сначала

Его внимательно читала,

Но скоро как-то развлеклась

Перед окном возникшей дракой

Козла с дворовою собакой

И ею тихо занялась.

Кругом мальчишки хохотали.

Меж тем печально, под окном,

Индейки с криком выступали

Вослед за мокрым петухом;

Три утки полоскались в луже;

Шла баба через грязный двор

Бельё повесить на забор;

Погода становилась хуже:

Казалось, снег идти хотел…

Вдруг колокольчик зазвенел.

Кто долго жил в глуши печальной,

Друзья, тот, верно, знает сам,

Как сильно колокольчик дальний

Порой волнует сердце нам.

Не друг ли едет запоздалый,

Товарищ юности удалой?..

Уж не она ли?.. Боже мой!

Вот ближе, ближе… сердце бьётся…

Но мимо, мимо звук несется,

Слабей… и смолкнул за горой.

Наталья Павловна к балкону

Бежит, обрадована звону,

Глядит и видит: за рекой,

У мельницы, коляска скачет.

Вот на мосту – к нам точно… нет,

Поворотила влево. Вслед

Она глядит и чуть не плачет.

Но вдруг… о радость! косогор;

Коляска на бок. – «Филька, Васька!

Кто там? скорей! Вон там коляска:

Сейчас везти её на двор,

И барина просить обедать!

Да жив ли он?.. беги проведать!

Скорей, скорей!»

Слуга бежит.

Наталья Павловна спешит

Взбить пышный локон, шаль

накинуть,

Задёрнуть завес, стул подвинуть,

И ждёт. «Да скоро ль, мой творец?»

Вот едут, едут наконец.

Забрызганный в дороге дальней,

Опасно раненый, печальный

Кой-как тащится экипаж;

Вслед барин молодой хромает.

Слуга-француз не унывает

И говорит: allons, courage![19]

Вот у крыльца; вот в сени входят.

Покаместь барину теперь

Покой особенный отводят

И настежь отворяют дверь,

Пока Picard шумит, хлопочет,

И барин одеваться хочет,

Сказать ли вам, кто он таков?

Граф Нулин, из чужих краёв,

Где промотал он в вихре моды

Свои грядущие доходы.

Себя казать, как чудный зверь,

В Петрополь едет он теперь

С запасом фраков и жилетов,

Шляп, вееров, плащей, корсетов,

Булавок, запонок, лорнетов,

Цветных платков, чулков à jour[20],

С ужасной книжкою Гизота,

С тетрадью злых карикатур,

С романом новым Вальтер Скотта,

С bon-mots[21] парижского двора,

С последней песней Беранжера,

С мотивами Россини, Пера,

Et cetera, et cetera[22].

Уж стол накрыт; давно пора;

Хозяйка ждет нетерпеливо.

Дверь отворилась, входит граф;

Наталья Павловна, привстав,

Осведомляется учтиво,

Каков он? что нога его?

Граф отвечает: ничего.

Идут за стол; вот он садится,

К ней подвигает свой прибор

И начинает разговор:

Святую Русь бранит, дивится,

Как можно жить в её снегах,

Жалеет о Париже страх.

«А что театр?» – О! сиротеет[23].

Тальма совсем оглох, слабеет,

И мамзель Марс – увы! стареет.

Зато Потье![24]

Он славу прежнюю в народе

Доныне поддержал один.

«Какой писатель нынче в моде?»

– Всё d’Arlincourt и Ламартин. —

«У нас им также подражают».

– Нет? право? так у нас умы

Уж развиваться начинают.

Дай бог, чтоб просветились мы!

«Как тальи носят?» – Очень низко.

Почти до… вот по этих пор.

Позвольте видеть ваш убор;

Так… рюши, банты, здесь узор;

Всё это к моде очень близко. —

«Мы получаем Телеграф».

Aга! Хотите ли послушать

Прелестный водевиль? – И граф

Поёт. «Да, граф, извольте ж кушать».

Я сыт и так. – Изо стола

Встают. Хозяйка молодая

Черезвычайно весела;

Граф, о Париже забывая,

Дивится, как она мила!

Проходит вечер неприметно;

Граф сам не свой; хозяйки взор

То выражается приветно,

То вдруг потуплен безответно…

Глядишь – и полночь вдруг на

двор.

Давно храпит слуга в передней,

Давно поёт петух соседний,

В чугунну доску сторож бьёт;

В гостиной свечки догорели.

Наталья Павловна встаёт:

«Пора, прощайте! ждут постели.

Приятный сон!..» С досадой встав,

Полувлюбленный, нежный граф

Целует руку ей. И что же?

Куда кокетство не ведет?

Проказница прости ей, боже! —

Тихонько графу руку жмет.

Наталья Павловна раздета;

Стоит Параша перед ней.

Друзья мои, Параша эта