Брачный сезон в Уинчестере - [58]

Шелдон на мгновение умолк, но потом, помрачнев, проговорил.

— Но, право слово, я глупец. Я иногда позволял себе подобные эпитеты на ваш счёт, Джулиан, прошу прощения. Большего идиота, чем я, и представить-то трудно. Я дерзнул усомниться в Божественном Провидении, я, ничтожный, ничего не понимавший глупец, осмеливался думать… Да, «Вечность — звук не для земных ушей…»

О! Мне ли было не знать, что, поскольку в мире есть свободные существа и они могут злоупотребить своей свободной волей, необходимо действие Промысла Божьего, направленное на устранение этих ошибок. Разве я не знал об этом?

Как мог я — трижды безумный — произносить в дерзости своей слова непотребные, недоумевать, что происходит со мной? Господь дал мне девицу красоты и совершенств необычайных, чистоту коей уберёг, храня для меня, от взглядов недостойных, и не давал очам моим оторваться от неё, прилепил сердце моё к ней, заставляя грезить ею во сне и наяву, а я роптал, называя это помешательством! Как мог я сказать такое? Любая подлость, любая клевета негодяя Тэлбота в итоге способствовали лишь возвышению моему и исполнению моих желаний. А я сокрушался, как Господь терпит подобного человека? Промысел любое зло обращает на благо. Как я мог забыть об этом? Смерть брата моего — почему недоумевал я, за что отцу моему, человеку праведному, наказание сие? Почему не подумал я о том, чего действительно заслуживал Родерик порочностью своею? Каждый получит по делам своим и, если не подлежит вразумлению, — извергается вон из мира сего. Что нового в этом для меня? Когда приходили на ум мне глупейшие мысли, почему не вспомнил я слова мудрости? Никогда не шлется тебе искушение, превышающее твои силы. Я, что, не знал об этом? Трижды идиот, вот кто я такой.

Поток богословствования Шелдона Монтэгю выслушал в полном безмолвии, но стараясь не упустить ни слова.

— «По определениям Твоим всё стоит доныне, ибо всё служит Тебе, в Твоей руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти, и всё держится словом Твоим». Всё промыслительно, всё провиденциально. Вот что надлежало вспомнить мне в минуту искушения! — продолжал каяться Шелдон.

Разговор богослова с юристом мог закончиться теологическим пассажем, но завершился крючкотворством. Юрист вернул богослова к реальности.

— А я могу узнать имя счастливицы, Раймонд?

— А…что? А… Ну, конечно, Джулиан. Леди Шелдон. — Раймонд снова рассмеялся и, напевая что-то себе под нос, направился домой, оставив Монтэгю одного в парке.

* * *

Джулиан скорчился в углу скамьи. Счастье приятеля, столь очевидное, бьющее в глаза, не вызвало зависти, но — тоску и уныние, а его слова, хоть Монтэгю и не показал этого, больно задели. И вовсе не напоминанием их прежних споров, а просто неприятной и коробящей истиной. Джулиан не оспаривал утверждения Шелдона. Да, и в его глазах этот человек был достоин любви — Монтэгю с радостью отдал бы за него свою сестру и считал бы, что её счастье гарантировано. И совсем не пятнадцатью тысячами годовых, но безупречной порядочностью, высотой помыслов и личными достоинствами этого человека. Но это признание не могло не вызвать и естественного сопоставления. А чего достоин он сам?

Мисс Кора не только не заигрывала с ним более, но, встречая, отворачивалась, а когда он приходил с визитами — его не принимали. Когда Монтэгю пытался пригласить её на танец на последнем балу, ему ответили, что он невозможен. Он не нравился, его не любили. Его ненавидели и презирали. От него отшатывались как от зачумлённого. Джулиан отчетливо видел это и страдал. Теперь вскользь брошенные слова Шелдона высветили для него самую ужасную причину этого. Сэр Чилтон тут ни при чём. Он недостоин любви. Эпизоды его полночных вылазок одна за другой пронеслись перед глазами. Монтэгю вспомнил — так отчетливо, словно видел наяву, рыжую Хетти из блудного дома мистера Торнби. Он тогда разбил ей лицо за то, что она пыталась поцеловать его и, избивая, твердил, что её дело — просто пониже наклониться и упереться руками в пол.

Ну и чего он достоин за всё это?

* * *

Граф Шелдон, узнав от сына, что тот удостоен согласия избранницы своего сердца и готов венчаться даже сегодня и уже в эту ночь сделать всё, от него зависящее, чтобы род Шелдонов процветал в веках, назначил венчание на ближайшую субботу. После чего, отдав все необходимые распоряжения для скромного венчания без торжеств, которым мешал годовой траур, милорд направился к сэру Чилтону, чтобы разузнать причины странной сплетни, пущенной молодым Тэлботом. Это соперничество? Месть? Зависть? Сын выказывал ему пренебрежение? Чтобы придумать такую мерзость — человека нужно ненавидеть смертельно. У Остина Чилтона, как всегда, были мисс Летиция и леди Холдейн. Шелдону обрадовались — полковник не смог придти, и партия не составлялась. Однако милорд Шелдон был не расположен сегодня играть.

— Объясните мне, Бога ради, за что сын Мортимера ненавидит моего сына?

Ответить на этот вопрос мог только сэр Чилтон, что он и сделал, рассказав о стычке молодых людей в парке при его крестнице. Граф выслушал, не перебивая, внимательно и вдумчиво. Кое-что переспросил, но в итоге остался в недоумении.