Брачный сезон в Уинчестере - [36]

— Мой Бог, Арчи… ты говоришь немыслимое, — горько рассмеялся Девэрилл, — да если бы она хотя бы намекнула, что готова наладить отношения…

— Мальчик мой, если ты не хочешь всю жизнь быть в дураках, ты сделаешь то, что я скажу.

— Ну, хорошо, хорошо… Что же я должен делать?

— Отвергать все попытки сближения до тех пор, пока твоя супруга не начнёт в слезах целовать тебе ноги, отирая их своими волосами, как Магдалина Христу. Даже если она сама, отбросив одеяло, влезет к тебе в постель — ты должен гнать её. Делай, как я говорю. Ну, и мы с Флорой подсуетимся…

Мистер Девэрилл горько улыбнулся. Он так мечтал о семье, о детях…

Эдмонд, правда, нервничал бы куда меньше, если бы знал, что в последнее время положение его дел несколько изменилось. Мэйбл, до этого полагавшая, что была абсолютно права и честна по отношению к мистеру Девэриллу, неожиданно из письма подруги узнала о том, что её кузен был пойман при попытке получить деньги по фальшивому векселю, который сам же и изготовил. При этом Розали не скрыла от неё, что юношу обвиняют и в совращении дочери местного аптекаря. Скандал в Солсбери вышел довольно громкий, и подобные сведения дошли до Мэйбл ещё из двух источников: письма тетки и слов отца. Происшествие заставило девушку задуматься — в памяти всплыли некоторые слова и дела кузена, раньше не замечавшиеся ею, а пара строк в письме тетки, довольно резко высказавшейся по поводу поступка Роберта, сильно царапнули душу. Так ли уж неправ был отец?

Мэйбл почувствовала себя виноватой перед Эдмондом. За что она обидела его? Он избегал её, уединяясь в кабинете, они не встречались днями, слуги хихикали, видя подобное сожительство супругов, и она почувствовала, что подлинно попала в глупое положение — ни жена, ни невеста.

* * *

Мисс Лавертон и мисс Вудли тоже вскоре были влюблены. Но их обеих привлёк тот, кто, по их мнению, был воплощением элегантности и изящества — Раймонд, виконт Шелдон. День ото дня, от бала к балу они обнаруживали в нём новые и новые совершенства, наделяли каждый его знак внимания, на который вынуждала того галантность, особым смыслом. Каждой из них казалось, что именно ей он улыбается с особым чувством.

Основание для подобной уверенности давало обстоятельство, давно уже замеченное всеми: виконт Шелдон равнодушен к достоинствам мисс Коры Иствуд. До этого никому и в голову бы не пришло, что подобное может случиться, всем казалось само собой разумеющимся, что бесспорная красота мисс Коры покорит сердце богатейшего наследника графства, и остальным рассчитывать будет не на что. Но теперь, втайне ликуя и злорадствуя над неудачей мисс Иствуд, остальные приободрились и удвоили усилия понравиться его милости. И нечего удивляться, что мисс Эмили, покоренная аристократизмом Раймонда Шелдона, ни во что не ставила усилия мистера Джона Лавертона, брата своей подруги, привлечь её внимание. Сам мистер Лавертон находил мисс Эмили особой нежной и романтичной, в его понимании, больше всего подходящей для того, чтобы составить его счастье.

Влюблённость молодых особ, как правило, не умеющих ещё ни соизмерять силу своих чувств со здравомыслием, ни соотносить неразумность своих душевных порывов с требованиями приличий, неоднократно доводила их до бед и горестных сожалений. Мисс Эмили потеряла голову. Всю ночь втайне от родных она сочиняла письмо к виконту Шелдону. На одном из вечеров ей удалось передать его Раймонду достаточно неприметно, чего, однако, оказалось недостаточно, чтобы вообще никто ничего не заметил. Самые внимательные глаза оказались у леди Холдейн и мистера Монтэгю. Первая — просто ничего не упускала, а второй — не выпускал из виду сестрицу, делавшую первые шаги в обществе, и заметил, что сделала мисс Вудли, в общем-то, случайно. И леди Френсис, и Джулиан ничем не выдали своей возросшей осведомлённости, тем более что содержание переданного письма было им неизвестно, хотя и легко предсказывалось. Леди Холдейн положила себе посоветовать своей кузине миссис Вудли обратить больше внимание на занятия дочери, а мистер Монтэгю, хорошо зная Шелдона, вообще не стал забивать себе голову пустяками. И без того забот хватало.

Взяв письмо, Раймонд Шелдон тяжело вздохнул. Он неоднократно подмечал очарованные взгляды мисс Вудли и без труда понял, что будет в послании. Глупышка. Письмо, написанное размашистым почерком девицы, не умеющей экономить ни бумаги, ни своих чувств, прочёл дома, в своей спальне, и тяжело задумался. Джулиан Монтэгю был прав, когда счёл, что кристальная порядочность Раймонда будет порукой тому, что опасность репутации несчастной мисс Вудли угрожать не будет. Но самому Шелдону было мучительно тоскливо — и читать смешной любовный лепет бедной дурочки, и представлять неизбежно жестокий разговор, который ему предстоял, и понимать, как будет убита бедняжка его словами. Шелдон не был жесток, и теперь, когда его вынуждали проявить жестокость, чувствовал раздражение и апатию.

Раймонд был так истомлён и измучен своей безысходной и давящей сердце любовью, оттого понимал, какую боль ему придётся причинить, что подумывал и вовсе оставить письмо без ответа. Потом он положил себе сжечь неосторожное письмо, потом — вернуть его глупышке, объяснив, насколько опасно так рисковать своей репутацией в свете, потом — снова хотел уничтожить его.