Брачный сезон, или Эксперименты с женой - [24]

– С тех самых, как ты стала ходить на собрания! Уже полтора года, – нагло ответил я, вспомнив свои подсчеты в метро. – Машенька! – закричал я от неожиданной вспышки боли. – Давай все обсудим как-нибудь потом, в театре, в музее, у черта лысого, где хочешь! Только не сейчас!

– Ну что ж, – обиженно поймала меня на слове ночная собеседница, – тогда я жду твоего приглашения. Спокойной ночи.

Я остервенело бухнул трубку и помчался следовать Машиным указаниям.

– Красная нитка, красная нитка, шерстяная красная нитка, – бубнил я в поисках хоть какой-нибудь нити.

Красной, да еще и шерстяной, мне что-то не попадалось. Попадались все больше какие-то серые, совсем не шерстяные и пыльные. С отчаяния я отодрал от синего синтетического пледа волоконце и повязал им руку. Чуть повыше локтя.

– Так, – с удовлетворением отметил я, ожидая прекращения невыносимой боли, – это сделано!

Теперь бусы, пропади они пропадом. Где я ей возьму бусы? Ладно, главное – найти что-нибудь похожее. Я оторвал от пледа еще одну нитку и нанизал на нее несколько бельевых пуговиц. Это сооружение я и нацепил на шею. Боль, однако, не отступала.

Чеснока у меня точно нет, подумал я. А водка? Что мы пили с Ленькой Тимирязьевым? Ее, родимую. Я ворвался на кухню и, как алкоголик, принялся сливать из бутылок, в избытке скопившихся там, последние жалкие капли в рюмочку.

Мало-помалу рюмочка наполнилась. Щедро сыпанув из перечницы и солонки, я размешал эту адскую смесь и залпом выпил. Мои глаза едва не вылезли из орбит! Вот это средство так средство! Какая там боль, я себя несколько минут не помнил.

В моей душе завозилась трепетная любовь к моей спасительнице. Не к водке, конечно. К Маше. Я с наслаждением плюхнулся на диван и постарался заснуть. Через пять минут в верхней челюсти опять возникла подозрительная пульсация. Решив предупредить атаку врага, я вскочил и подбежал к окну.

Рыбкин не спал. Его окно по-прежнему одиноко мерцало красным светом среди темной махины многоэтажного дома.

Через пару минут я стоял у бронированной двери своего институтского товарища и осатанело, как клопа, давил кнопку его импортного звонка.

– Ба, Арсюша! – радостно и в то же время недовольно раздалось из-за железа. – Какими судьбами? Ты на часы посмотрел или просто так зашел?

– Виталик, умоляю, – проскрежетал я, – чеснока… То есть анальгину!

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась всклокоченная Виталькина голова:

– Ты всегда по ночам ешь чеснок и пьешь анальгин?

– Нет, только сегодня…

– Это радует, – вздохнул Рыбкин и крикнул куда-то в глубину квартиры: – Лариса, посмотри там аспирин, байеровский! Тут товарищу дурно!

Он распахнул дверь пошире и втащил меня в прихожую.

– Батюшки, – воскликнул Виталька, разглядев синяки под моими вылезавшими из орбит глазами, – да кто ж тебя так?

Я глянул в зеркало, подсвеченное двумя лампочками. Там в полный рост маячило папуасообразное существо с перекошенным лицом и изжелта-синими тенями под вытаращенными бельмами. На шее существа болтались ритуальные пуговичные бусы.

– Заболел я, – застенчиво пояснил я надтреснутым голосом.

– Это я вижу, – сказал Рыбкин.

Тут из просторного рыбкинского коридора донеслось цоканье, словно там проезжал наряд конной милиции (габариты коридора, в общем-то, позволяли), и в следующую секунду в прихожей возникла высокая тонкая дива в шелковом коротком халатике и золотых очках на вздернутом до неприличия носике. В руках дива держала антикварный кубок с какой-то шипучей смесью.

– Теперь видишь, кого упустил? – шепнул мне Виталька.

Я понял, что это и есть хваленая наследница поэта Пастернака.

– А это тот самый Арсений, о котором я тебе говорил, – сообщил Рыбкин даме с кубком.

Она вежливо ответила:

– Очень приятно, – и сунула мне кубок.

Я втянул живот, сорвал с шеи бусы и, почему-то уставившись на золоченые туфельки дивы, выдул содержимое кубка до дна.

– Ну что, может, пройдешь? – поинтересовался Виталька.

Через открытую дверь виднелся краешек стола, уставленного закусками, и разобранный диван. Я сглотнул и отказался.

– Ну, как хочешь, – с удовлетворением развел толстыми руками Рыбкин. – Заходи, если что…

Металлическая дверь начала медленно оттирать меня на лестницу. В последнее мгновенье я увидел портрет Виталькиной жены. Она укоризненно взирала на меня.

Глава 12 Врача вызывали?

В четыре утра меня разбудил телефонный звонок. Голова раскалывалась. Похоже, я все-таки заболел. Зубы, правда, угомонились. Уже хорошо! Я снял трубку мерзко дребезжащего аппарата.

– Старик, не подскажешь, сколько башен у Кремля? Забыл, понимаешь, как вторая от Спасской, если по часовой стрелке, называется, – миролюбивый и бодрый голос Леньки Тимирязьева, казалось, издевался. – А то мы тут кроссворд разгадываем…

После ресторанной службы Ленька, случалось, приводил к себе девиц. Так сказать, поклонниц, которым особенно понравились его саксофонные завывания. Ладно, в этом ничего особенного нет. Но теперь я неожиданно выяснил, что мой друг, оказывается, еще и псих. Кому придет в голову приводить домой женщину и всю ночь разгадывать с ней кроссворд? Правда, Ленька жил с матерью, но это обстоятельство ничуть не оправдывало его.