Брачный договор - [12]

Мне они сразу же понравились. На Лизе разноцветная шляпка, которую она связала сама, а Джон очень похож на парня, с которым я дружил в старших классах школы, только умнее. Пожалуй, консультирование семейных пар действительно внесет необходимое разнообразие в мою работу. Приятно иногда пообщаться с кем-то на взрослые темы, а не рассуждать о Ницше, Пассенджере[4] и научно доказанной пользе марихуаны. Нет, не поймите меня превратно, мне нравится работать с подростками. Но их всех объединяет ранимость, жажда нового, сопряженная с первыми разочарованиями, и наивная вера в то, что они-то точно додумались до чего-то гениального, и от этого иногда устаешь. Порой хочется повесить на дверь кабинета таблички «Да, я читал «Фрэнни и Зуи»»[5] и «Нет, анархия и государство – вещи несовместимые». А Лиза и Джон – неизведанная для меня территория. Мне нравится помогать людям решать проблемы, больше похожие на мои. Я даже думаю, что если бы наша встреча состоялась при других обстоятельствах, мы, возможно, стали бы дружить семьями.

Джон день и ночь работает над созданием какого-то революционно нового мобильного приложения. Лиза устала писать рекламные буклеты для больницы, которую считает чем-то вроде конвейера для пациентов.

– Я чувствую себя так, будто я людей обманываю, – признается Лиза, поправляя вязаную шляпку. – По друзьям скучаю. Хочу обратно в Вашингтон.

– Не по друзьям, а по другу, – поправляет ее Джон. – Признайся уж честно. – Затем обращается ко мне: – По одному конкретному другу.

– В столице так хорошо, – продолжает Лиза, не обращая внимания на его слова.

– Да что там хорошего? – ухмыляется Джон. – На природу не поедешь даже в нормальную погоду. Один приличный ресторан на девять пивнушек. Только не говори, что снова хочешь сидеть на жареных луковых кольцах с пивом.

«Наверное, Лизе действует на нервы его негативный настрой», – отмечаю я про себя.

Лиза рассказывает, что полгода назад ей написал в фейсбуке приятель, с которым она встречалась в старших классах.

– Он политик. Пытается изменить мир.

– Не знаю, что хуже, – возмущается Джон. – То, что мне изменяют в принципе, или то, что с каким-то политиканом.

– Лиза, – говорю я, – Джон считает, что вы ему изменяете. Вы признаете, что ваши отношения с бывшим бойфрендом выходят за рамки дружеских?

Иногда лучше спросить напрямую, иногда – пойти обходным путем.

Лиза бросает злой взгляд на Джона и продолжает, игнорируя мой вопрос:

– Мы ходили пить кофе, когда он приезжал сюда по работе. А потом еще один раз поужинали. – Она начинает восторженно-удивленным тоном рассказывать о каком-то до неприличия дорогом ресторане.

Мне хочется сказать ей, что это случается, в общем-то, довольно часто, когда один из супругов бросает другого ради старой любви, вспыхнувшей с новой силой после переписки в социальных сетях. Она и ее бывший бойфренд не изобретают велосипед, а лишь идут проторенной дорогой, которая не приведет ни к чему хорошему. Однако ничего такого я не говорю. Это не мое дело. Да и Джону, по-моему, без нее будет лучше. Через несколько месяцев Лиза его бросит, а он найдет себе симпатичную девушку-программиста, и, счастливые, они умчатся на мотоцикле в рассвет, как показывают в фильмах.

Лиза говорит что-то про «психологическую и сексуальную совместимость», будто цитируя какой-то учебник. Еще упоминает слово «самореализация», в котором так-то нет ничего плохого, просто им часто прикрываются те, кому наплевать на других. Ее высказывания становятся все неприятней, а Джон сникает. И тут я понимаю, что я – всего лишь краткая остановка на их пути к разводу. Через две недели Джон звонит и говорит, что они больше не придут. Мне грустно за него и обидно, что я не сумел им помочь, но я совсем не удивлен.

13

Через три дня после визита Вивиан нас приглашают на ежегодный корпоратив в фирму Элис. Правда, «приглашают» – не совсем верное слово. Для младших юристов явка обязательна. Вечеринка будет в ресторане помпезного отеля «Марк Хопкинс» на вершине холма в Ноб-Хилле[6]. Я в списке приглашенных впервые. Элис работает в престижной, но очень консервативной фирме. Бойфрендов на вечеринки не приглашают, а вот мужей, наоборот, приводить обязательно.

Я надеваю свой лучший костюм, тот, в котором был на свадьбе. Пытаюсь разбавить слишком официальный вид рубашкой в мелкую зеленую клетку и красным галстуком. Элис смотрит на меня и хмурится, потом кладет на кровать коробку из универмага «Нордстром».

– Лучше это. Вчера купила.

В коробке дорогая голубая рубашка. К ней галстук, тоже из «Нордстрома» – шелковый, синий, с тонкими фиолетовыми полосками. Жесткий воротник трет шею, я безуспешно вожусь с галстуком. До тридцати одного года я вообще не умел завязывать галстуки. Уж не знаю, стоит этим гордиться или нет.

Вот бы Элис подошла и помогла мне завязать галстук, ну, как обычно делают жены по телевизору. Однако Элис совсем не похожа на киношных жен – тех, которые умеют гладить белье и завязывать галстуки, а потом соблазняюще глядеть на тебя в зеркале. Она сексуальна, но не по-домашнему. И мне это нравится, даже очень.

На Элис сшитое на заказ черное платье и черные туфли из змеиной кожи. Из украшений – жемчужные серьги, золотой браслет, никаких ожерелий или колец. На старых фотографиях руки у нее унизаны браслетами, на шее кулоны, а в ушах по нескольку серег. Те времена давно прошли, теперь Элис как Жаклин Кеннеди: два украшения идеально, три на грани, четыре – перебор. Интересно, когда именно она сменила стимпанк-рок девяностых на офисный шик? Выглядит она превосходно.