Брачные игры каннибалов - [77]

Эта битва является неотъемлемой частью повседневной жизни на острове. Я часто приезжал на Бетио, поддавшись слухам о том, что в тот или иной магазин завезли свежие фрукты, и вдруг натыкался на зенитную установку, цементный бункер или танковую башню и думал: ах да, ведь здесь когда-то убили 5500 человек. Через некоторое время понимание того, что на Тараве творилось невообразимое насилие и об этом нужно помнить, становится частью тебя. Меня очень тревожило, что никто из моих знакомых американцев никогда не слышал о битве на Тараве, кроме одного человека, который был морским пехотинцем. Может, это так затронуло меня потому, что я был в Боснии. Когда видишь, как парк превращается в кладбище, понимаешь, что военные битвы нужно помнить.

В честь сражения на Тараве установлено несколько мемориалов. В 1960-е годы строительные батальоны морской пехоты США начали строительство насыпи, связывающей Бетио с Таравой. Это было сделано в память о битве на Тараве, но дамбу так и не достроили. Началась другая война, и солдат послали во Вьетнам. Проект подхватили японцы, и теперь дамба называется Японской. На Бетио есть еще два памятника. Первый – синтоистский алтарь, установленный в честь японских и корейских солдат. Раз в месяц рабочий-японец из порта чистит его, протирает, убирает мусор и выдирает сорняки. Алтарь всегда поддерживается в безупречном порядке. Второй мемориал стоит перед зданием городского совета в Бетио. Это временная капсула в форме обелиска. Тут уже сорняки никто не выдергивает. Рядом стоит флагшток без флага. На капсуле написано:

Иди за мной

Вторая морская дивизия

Морская пехота США

Битва на Тараве

20 ноября 1943 года

Нашим братьям пехотинцам, которые отдали все.

Мир свободен благодаря вам!

Да упокоятся ваши души.

1113 убитых

2290 раненых

Тихоокеанская передовая всемирной победы во Второй мировой войне.

Semper Fideli[40]

И на обратной стороне:

Памятник морякам, пилотам, священникам, врачам и армейским санитарам

30 убитых

59 раненых

Капсула заложена 20 ноября 1987 года,

Военная база Камп-Лежен, Северная Каролина, США.

Следует вскрыть 20 ноября 2143 года.

От нашего мира – вашему.

Свобода превыше всего!

В детстве по соседству с Сильвией жил ветеран битвы на Тараве. Тогда она этого не знала. Он умер вскоре после того, как она уехала учиться в колледж. Лишь когда ее родители рассказали его вдове, что их дочь теперь живет на Тараве, Сильвия узнала, что все эти годы жила рядом с выжившим в сражении. Ни кто об этом не знал. Бывший морской пехотинец ни разу не говорил об этом. Его вдова рассказала, что все годы, которые они прожили в браке, он часто просыпался ночью и в ужасе кричал, преследуемый памятью о пережитом. Но вслух никогда не вспоминал о том, что случилось. Даже ветераны битвы не хотят о ней вспоминать. От нее остались лишь руины, медленно ржавеющие на рифе экваториального атолла в Тихом океане, недалеко от Японской дамбы.

Глава 19

В которой до Автора доходят слухи о Сенсационных Происшествиях в Вашингтоне, в результате чего он начинает сожалеть о своей Нынешней Ситуации и Местонахождении и желает лишь одного: чтобы у него был доступ к Таблоидным Газетам, Телевидению или Интернету. Однако все это ему недоступно.

Ситуация с чтивом достигла критической отметки. Я прочел все книги, которые мы с собой взяли. А также все книги Майка. И все, оставленные бывшими директорами Фонда народов. Я прочел биографию, посвященную последним дням семьи Романовых. Прочел «Дюну»[41]. Потом перечитал ее. Люблю книги не слишком серьезные, но и не слишком тупые – вроде «Дюны».

Но даже я не готов перечитывать книги энное количество раз. Готов поспорить, что являюсь единственным человеком, живущим на территории Тихо-океанского региона, кто перечитал «Кони, кони»[42] трижды – возможно, именно поэтому в моей собственной прозе появились предложения на четыре страницы, описывающие печальное, но неизбежное падение осеннего листа. Но куда больше книжного дефицита меня волновало полное отсутствие журналов и газет. В Вашингтоне новости были для меня наркотиком. По воскресеньям я начинал чувствовать себя человеком, лишь пролистав примерно двадцать килограммов газет. Я читал даже «Парад»[43]. Каждый мой будний день начинался с «Вашингтон пост», за ним следовали «Нью-Йорк таймс» и «Файнэншл таймс» – мне нравилось, как они освещают ситуацию в Словении. В результате я знал обо всем, от дебатов по поводу здравоохранения до губернаторских выборов в Западной Виргинии и последних событиях в Мали.

Увы, на Тараве я жил в блаженном неведении, которого западная цивилизация не знала со времен изобретения папируса. Нередко я подходил к другим ай-матангам с таким разговором:

– Меняю свой «Научный вестник американца» от декабря 1978 года – там написано про компьютеры – на твой мартовский «Ньюсвик» 1986-го! Хочется освежить в памяти Иран-контрас[44].

Каждый день ровно в двенадцать я прилежно настраивал свой приемник на волну «Радио Кирибати», где передавали сводку англоязычных новостей. Я очень полюбил мелодию заставки – тему из «Хорошего, плохого, злого», – однако сами новости представляли собой убедительный аргумент в защиту необходимости свободных, независимых СМИ. Цензурируемая правительством программа неизбежно начиналась с заявления наподобие этого: «Недавние проблемы с электричеством вызвали небывалый рост продаж керосиновых ламп». Дальше шли новости «Радио Австралия»: «Сегодня в Вагга-Вагга…»