Брачные игры каннибалов - [55]

Ветер принес с собой еще одну неожиданную радость. Море слишком разбушевалось, чтобы можно было идти на рыбалку, и в отсутствие рыбы мы сосредоточились на рисе, но тут Кириаата, приветливая хозяйка нашей гостиницы, стала извиняться за то, что не может предложить нам большой выбор блюд на обед и ужин.

– Могу приготовить карри с курицей, – заметила она и достала ржавую банку «Куриного карри Ма-Линг», в которой, как я знал по собственному опыту, содержались лишь те части курицы, которые не станут есть даже китайцы, – шеи и кости. – Или лобстера, – добавила она и достала откуда-то четыре самых огромных и аппетитнейших лобстера, которых мне только доводилось видеть. – Извините, больше у нас ничего нет.

Мы с Сильвией замяукали, заурчали и издали еще несколько первобытных звуков.

– Значит, карри?

– Нет! – хором рявкнули мы. – Лобстера.

– Вы уверены?

– Да!

Ай-кирибати не понимают, как лобстер может быть вкусным. Мне кажется, это потому, что их вкусовые клетки атрофировались после прибытия англичан на остров. Мало того что сам по себе традиционный рацион ай-кирибати был довольно мрачен, в него добавились такие деликатесы, как тушенка и сухие галеты – основные продукты из пайка моряков девятнадцатого века. Сочетание еды, доступной на атолле, и английских продуктов, способных выжить в десятилетнем плавании, уничтожило вкус ай-кирибати. Я решил, что невежливо проверять свою теорию на добряке Бвенаве, поэтому просто спросил у него, почему ай-кирибати не любят лобстеров. Тот ответил, что они считают их отвратительными санитарами рифа, и многозначительно взглянул на меня при этом, на что я ответил: «А… понятно».

Но к тому времени мне было уже все равно. Возможно, я бы и не стал есть лобстера, пойманного на рифе близ южной Таравы, но беглый анализ ситуации на Майане показал, что здесь можно съесть лобстера, вероятно, даже без вреда для здоровья. Ну а если мне все-таки станет плохо, это будет не впервые на Кирибати. Лучше уж хоть раз отравлюсь чем-нибудь вкусным.

– Лимона или масла у вас, конечно, нет? – поинтересовался я у Кириааты.

– Акья, – ответила она.

Но несмотря на отсутствие масла, тот лобстер был самым вкусным блюдом, что я ел за все время жизни на Кирибати. Бвенава с Атенати посматривали на нас с опаской, пока мы уминали эту невероятную вкуснятину.

– Амммммм.

– О да…

– Ааааааа.

Мы попросили хозяйку, чтобы та готовила нам лобстера каждый день, если это ее, конечно, не слишком затруднит. И вот каждый вечер, пока Бвенава с Атенати ковырялись в куриных хрящах, мы с плохо скрываемым, почти непристойным наслаждением пожирали наших лобстеров. Не зная, когда нам снова представится такая возможность, мы даже забрали несколько штук с собой, когда пришло время покинуть Майану.

Всю неделю Бейатааки и Текайи пробовали вырулить из лагуны Майаны в шторм. Периодически, когда ветер стихал до двадцати узлов, такая возможность открывалась, но мысль о том, что придется плыть по штормовому морю лишь для того, чтобы несколько дней спустя вернуться обратно, отбивала всю охоту. И вот в пятницу, когда мы собрали вещи и вышли на пляж, то увидели пятьдесят с лишним человек, которые пришли умолять нас подбросить их на Тараву.

– Решать Сильвии, – дипломатично сообщил им Бейатааки.

Сильвия оглядела толпу, затем крошечный катамаран, зловещие черные тучи, сгущающиеся над горизонтом, и как можно вежливее и спокойнее ответила «нет». Затем снова принялась смотреть на тучи.

– Как думаешь? Стоит плыть? – спросила она меня. – Ты же у нас «водный человек».

Чисто технически она была права. Мне действительно приходилось вести парусную лодку. К примеру, я плавал на озере Онтарио и в Чесапикском заливе, но по большей части мой опыт моряка сводился к плаванию в маленьком озере в Голландии средней глубиной пять футов, где я рассекал на «лазере» – это такая маленькая лодочка, на которой дети обычно учатся ходить под парусом. А вот в океан я выходил лишь однажды – как раз когда мы приплыли на Майану. И хотя мне очень нравилась сама идея плавания под парусом, что-то подсказывало, что наш обратный путь на Тараву понравится мне меньше.

– Пусть Бейатааки решает, – ответил я. Бейатааки всматривался в небо, молча пытаясь определить, как собираются повести себя тучи. Ветер был слабый, по крайней мере по сравнению с прошлой неделей, но чернота на горизонте не сулила ничего хорошего.

– Если плывем, надо отчаливать сейчас, – наконец сказал он. Он рассчитал шансы с учетом времени прилива и отлива, которое было не в нашу пользу. Кроме того, на буйках, расставленных вдоль канала, ведущего в лагуну Таравы, не было подсветки. То есть мы должны были попасть в канал до наступления темноты, чтобы не уворачиваться всю ночь от бушующих океанских волн в ожидании рассвета.

– Доплывем до канала Майаны и решим, – объявил Бейатааки.

Так мы и сделали. С поднятым парусом и мерно гудящим мотором мы все утро плыли через лагуну. Дувшие всю неделю ветра растворили солевые отложения у дна, и серые вихри мутной воды окрасили океан в молочный снежно-голубой, странный цвет, словно из другого мира. Мы приблизились к деревянным шестам, отмечающим вход в канал, Бейатааки переключил мотор на нейтральный ход и весь напрягся, как струна. Мы подошли к каналу в самый низкий отлив, наиболее опасное время. Малейший промах – и нам крышка. Подводные скалы, поверх которых мы скользили по дороге к Майане, могли погубить нас на обратном пути. Риф, тянущийся по обе стороны канала, был под атакой океана. Грохочущие волны обрушивались на него с глухим ревом, рассыпаясь в бушующую пену, растекавшуюся до самых краев канала.