Божья воля - [4]

— Небольшое дело, коли подождали, не велики персоны-то!

Сенявин покраснел и резко спросил:

— Так что же, приступать можно?

— Приступайте, — ответил один из спутников Долгорукого, пониже ростом, — за нами задержки ноне не будет.

— Да поскорей кончайте всю эту чепуху, — вступился Долгорукий, нервно теребя выпушку своего щегольского камзола. Сенявин отошёл к Вельяминову, и затем оба они начали приготовления к поединку.

— А чьими пистолями будете стреляться? — спросил Вельяминов, обращаясь к противнику.

— Мне всё равно, — отозвался Долгорукий.

— И мне так же, — ответил Барятинский.

— Так, значит, по жребию, — решил Сенявин. — Бросай, Мишук, пятак. Коли орёл выпадет, — значит, наши пистоли.

Вельяминов достал пятак и высоко подшвырнул его кверху. Монета упала орлом.

— Ну вот и ладно! — воскликнул Сенявин. — Теперь и заряжать можно.

Взяв ящик с пистолетами, он отошёл вместе с одним из секундантов Долгорукого в сторону. Пока шли приготовления, пока секунданты заряжали пистолеты, осматривали кремни и подкладывали пыжи, пока они размеряли расстояние, противники, как ни в чём не бывало, словно эти приготовления делались не для них, не обращали на это ни малейшего внимания. Долгорукий медленным шагом прохаживался по лощинке, поглаживая по временам свой бритый подбородок, а Барятинский вполголоса разговаривал со своим дядей.

— Видите, дядюшка, вы совершенно напрасно меня пугали, — говорил он.

— Ну, да ведь дело-то ещё не кончилось, — отозвался старый князь, — подожди, что ещё впереди будет.

— Да ничего и не будет, — самоуверенно отозвался Барятинский, — всажу ему пулю в его глупую голову — и баста!

— Хвались, хвались, Аника-воин, как бы он тебя прежде не укокошил! Он стрелок-то знатный, с лёту птицу бьёт!

— Ну и я тем же похвастаться могу, — заметил Барятинский.

— Ох, не дай Господи, — вздохнул старый князь, — если и впрямь у вас дело до сурьёза дойдёт! Коль и впрямь ты подстрелишь князя Алексея насмерть, ничего доброго от того не будет: загрызут нас Долгорукие! Пожалуй, тогда и принцесса Лизавета не поможет. Уж ты, Васенька, стреляй как-нибудь поопасливей. Ну, порань его, что ли… а насмерть бить не надо.

Барятинский звонко расхохотался.

— Ох, дядюшка, насмешили!.. Ну, так и быть, только для вас оторву ему пулей ухо…

И он опять расхохотался. Смех его достиг до слуха Долгорукого, тот нервно вздёрнул плечами и снова бросил злобный взгляд в сторону всё продолжавшего смеяться Барятинского.

— Ишь, грохочет! — процедил он сквозь зубы и потом, обращаясь к секундантам, крикнул: — Долго вы там будете копаться? Нельзя ли поскорей!

— Готово! — отозвался Сенявин и, подойдя к Долгорукому с пистолетами в руках, прибавил: — Извольте выбирать! — Долгорукий резко выхватил у него один из пистолетов и взвёл курок. Оставшийся пистолет Сенявин передал Барятинскому.

— К барьеру! — воскликнул Вельяминов.

Противники медленно подошли к назначенным местам, где виднелись эфесы воткнутых в снег сабель, затем отвесили друг другу церемонный поклон и замерли в неподвижной позе, дожидаясь сигнала Вельяминова.

Оба они казались совершенно спокойными. Ни один мускул не дрожал на их лице, даже краска не сбежала с разрумяненных лёгким морозом щёк, и только по глазам Долгорукого, беспокойно бегавшим из стороны в сторону, можно было заметить, что он немного волнуется. Вельяминов, стоявший у самого барьера, сделал несколько шагов назад и звучным голосом произнёс:

— Раз!

Оба противника вытянули руки и стали целиться.

— Два! — сказал Вельяминов и затем, немного помолчав, крикнул: — Три!

Два выстрела гулко раскатились по лесной чаще. Ложбинка на минуту закуталась облаком дыма, а когда дым рассеялся, секунданты Барятинского увидели его лежащим на снегу…

Глава II Громовой удар

Первым подбежал к неподвижно лежащему Барятинскому Сенявин. Он стоял к нему ближе всех и заметил, как князь Василий Матвеевич с тихим стоном опустился на снег после того, как прозвучали выстрелы. Барятинский лежал навзничь с совершенно помертвелым лицом, и с первого взгляда казалось, что жизнь уже покинула его могучее тело. По зелёному сукну мундира вилась струйка крови и, сбегая на снег, окрашивала его в алый цвет.

— Убит! Вася, милый! — воскликнул старый князь, подбегая вслед за Сенявиным.

Сенявин грустно покачал головой и промолвил:

— Должно, наповал. Ишь, щучий сын, как верно наметился! Почитай, в самое сердце.

И он указал на черневшее на сукне мундира отверстие, откуда сочилась кровь.

— Ах, Вася, Вася! — грустно вздохнул старик. — Не послушался меня, старого вещуна, вот и поплатился молодой жизнью!..

И он отёр рукавом своей шубы навернувшиеся на глаза слёзы.

— Да, может, он ещё жив, — робко заметил Вельяминов, наклоняясь над лежавшим неподвижно другом.

Сенявин печально махнул рукой.

— Какое жив!.. Нешто не видишь: лицо синеть начинает.

— А может, жив, — опять повторил Вельяминов, — иной совсем мертвец мертвецом, а глядишь — выходят. Постой-ка, я сердце послушаю.

И он, став на колени, торопливо, дрожащими руками начал расстёгивать крючки кафтана. Наконец кафтан был расстёгнут, и Вельяминов прижался ухом как раз к тому месту груди, где чернела ранка.